Мы продолжаем публикацию отрывков из книги «В поисках утраченного универсализма» сооснователя Школы гражданского просвещения, философа Юрия Сенокосова.
Предыдущие публикации:
«Куда движется Россия»
«Наша школа не о профессии»
«О мировоззрении»
«Как жить вместе»
«Миссия Школы»
«Либеральный лексикон»
«О гостеприимстве и вечном мире»
«Обществу граждан — гражданское просвещение»
«О гражданине и гражданском просвещении»
«От веры в спасение к доверию».
Известно, что новоевропейская культура возникла как естественная форма замещения религиозного культа, как способ секуляризации иудейско-христианских представлений о творчестве Бога. Именно секуляризация подорвала авторитет Бога и церкви, поставив на их место авторитет разума. Но это не значит, по выражению испанского философа Ортеги-и-Гассета, что разум человека отказался от веры, а вера перестала нуждаться в разуме. Причиной секуляризации было не сомнение в вере, а распущенность нравов среди католического духовенства, включая папский двор, вызвавшая широкое общественное движение за реформирование церковных догматов и обрядов, а также первые зримые успехи и достижения разума в области науки, производства, градостроительства, развития торговли и т. д. Однако все это происходило пять столетий назад, а сегодня мы живем в эпоху глобализации, когда старый спор об универсалиях приобрел новые формы и рассматривается в наши дни в перспективе многообразия культур и обществ в контексте некоего единого пути развития. Культур много, а цивилизация одна.
Ученый наверняка сформулировал бы эту тему иначе — через соединительный союз «и» — культура и цивилизация. Журналист, по понятным причинам, тоже иначе, скорее, через разделительный союз «или». У философа же Мераба Мамардашвили это необычное словосочетание появилось в одном из его интервью 1989 года.
Появилось оно не случайно. Советский Союз распадался, и думающие люди, естественно, реагировали на происходящие события. «И вы, люди Запада, и мы, с Востока, — говорил в те годы М. М., выступая на международном симпозиуме в Париже, — находимся в одной исторической точке <…> сходной по своей природе с тем, что предъявили нам Первая и Вторая мировые войны… перед нами все та же опасность и та же ответственность»; «У Европы нет возраста, она всегда в состоянии рождения. Именно так и следует рассматривать ее ответственность».
А теперь цитата из названного интервью М. М. «Другое небо»: «Я считаю, что контакт между культурами невозможен. А то, что я называю контактом, есть то, что условно можно назвать цивилизацией — не в смысле уничижительного различия цивилизации и культуры. Наоборот, я считаю, что культур много, а цивилизация — одна. Она же и есть контакт. А в строгом смысле между культурами контакта быть не может. Тем более с культурами, которые возникали не на оси мировых религий». (См. журнал «Латинская Америка». — М., 1990, ? 3, сс. 83-99.)
То есть «не может» в принципе до эпохи Axenzeit («осевого времени»), как сказал бы Карл Ясперс, который ввёл этот термин и использовал его в своей книге «Истоки истории и ее цель». Ну а после «осевого времени»? Тоже не может, потому что, соприкасаясь, входя в контакт, культуры начинают «искрить» подобно электрическим проводам под напряжением. С одной оговоркой: благодаря изобретенному в XIX веке трансформатору для преобразования тока и устройствам релейной защиты электроэнергетических систем провода, «передающие ток», не искрят.
Проводя эту параллель, я хочу подчеркнуть, что контакт между культурами все же возможен, когда появляются, назовем их так, социальные трансформаторы, выполняющие функцию цивилизующего начала. Решая разные задачи в разное время, европейцы (я имею в виду философов и физиков) добились таким образом фактически сходного цивилизационного результата. Изобрели две конструкции — социально-институциональную и физическую, которые позволяют сохранять и передавать в одном случае естественный свет разума, а в другом — искусственный свет, энергию, производимую с помощью техники.
Говорят, человеческая жизнь — тайна, а ее разгадка относится к эпохе «осевого времени» (VIII-II вв. до н.э.), и связана она с рождением человеческой личности как в Европе, так и в Азии. А именно — с появлением индивидуально и личностно датируемых моральных учений (Конфуций и Лао-цзы в Китае), мировых религий спасения (пророки в Палестине, Упанишады и Будда в Индии), греческих философов. Как пишет Ханна Арендт в своей статье «Карл Ясперс: гражданин мира?», это было время, когда мифологии были отвергнуты или использовались как основания великих мировых религий с их представлением о едином трансцендентном Боге; когда человек открывал Бытие как целое (заключенное в личности), а себя — как радикально отличного от всех прочих существ; когда впервые человек стал вопросом для себя самого и начал рефлексировать собственное мышление. Короче говоря, когда люди изобретали новые, индивидуальные формы жизни. Благодаря чему это стало возможным?
Благодаря открытой человеком способности трансцендировать свое природное, эмпирическое состояние, выходить за его пределы. Выходить не из себя, ведь тогда, как известно, мы теряем ум, а выходить за природное состояние, сохраняя ум, которому приходится иметь дело с знаниями, чувствами, действиями. Куда выходить? С эпохи «осевого времени» известно: к Богу, Благу, в Бесконечность, в Пустоту. Для ответа на этот вопрос существуют сегодня разные понятия (в математике — пустое множество, в физике — пространство, в социологии — социальное пространство). Пустота не обязательно, говорят, негативна, в ней скрыты и неожиданные возможности.
Итак, контакт — это акт понимания Другого, совершаемый человеком лично. Это и есть цивилизующее начало, которое блокируется культурами по разным причинам и самыми разными способами, как это происходило в СССР, где большевики были уверены, что начинают историю с чистого листа.
Так что же, несмотря на всё это, побуждает людей разных взглядов и вероисповеданий стремиться снова и снова к реализации в своей жизни таких абстрактных понятий, как общественное благо, справедливость, свобода, демократия?
С одной стороны, и я уже об этом сказал, знание о несовершенстве человека как такового, его склонности к обману, зависти, коварству, насилию и обману, а с другой — здравый смысл, поскольку все мы в конечном итоге принадлежим к человеческому роду, и нас не оставляет надежда на преодоление насилия не только личными усилиями, но и усилиями общества.
Истина коммуникативна. Или можно сказать иначе: она находится там, где связь одного «я» с другими «я» происходит экзистенциально, на уровне чувств. И поэтому, хотя истина ни на чем не держится, это не значит, что она не объединяет людей. Иначе философы и теологи не писали бы свои трактаты, не создавались бы произведения искусства и литературы. А в наши дни сторонники разных истин и люди разных национальностей не стремились бы к преодолению конфликтов и не обсуждали на международных конгрессах и конференциях проблемы экономики, экологии, здравоохранения.
Повседневная наша жизнь далека от умопостигаемых идей, потому что естественный язык, на котором мы говорим, неизбежно склоняет нас искать ответы на волнующие вопросы в области видимого, слышимого, ощущаемого, а не в том, что и как мы действительно воспринимаем и понимаем.
Я обращаю на это внимание, чтобы еще раз вернуться к Ясперсу и напомнить, что основополагающим в его философии истории является термин «коммуникация», когда он говорит, что в сфере «экзистенциального» истина и коммуникация суть одно. Хочу подчеркнуть, что «коммуникация» Ясперса и «контакт» Мамардашвили фактически тождественны по смыслу. Если учесть, что с истиной ничего не происходит. Это уже слова Мамардашвили.
Истина, утверждал он, ни на чем не держится, но зато держит все остальное. А именно — непрерывность истории в ее цивилизационном, сознательном измерении. Сознательном в том смысле, что частица «со» в слове «сознание» указывает на измерение невидимого, на некую пропорцию. Или, другими словами, на факт знания, которое вербализируется человеком в состоянии, подобном озарению. И это справедливо не только для русского языка, но и для английского, для языков романской группы, что явно указывает на некий первичный метафизический акт, конституирующий человека в качестве личности и одновременно выделяющий ее в виде морального феномена в этике и культуре. Когда моральный поступок не выводим напрямую из понятия морали, так как иначе было бы легко совершать моральные поступки. Но люди совершают их — не потому, что соотносят при этом слово «добро» и слово «зло» и решают, что добро обязательно победит зло. Совершают, подобно библейскому Иову, поскольку у добра, как и у совести, нет причин. И поэтому знание о добре не передается механически, сколько бы мы ни повторяли, что надо «иметь совесть», надо «жить не по лжи», «нельзя убивать».
«Я знаю, что ничего не знаю», — так выразил когда-то Сократ, прекрасно владевший грамматикой, логикой и риторикой, свое мыслительное кредо. В этом сосредоточенном желании (поскольку здесь важен акцент на слове знаю, что не знаю) удержать нечто, что открывается символически на границе знания о неизвестном, и заключена драма человеческой свободы. И разыгрывается она более или менее интенсивно в зависимости от человеческих способностей и усилий к творческому, созидательному существованию. Это и есть цивилизация. Мыслью и словом человек творит мир, и на это особенно важно обращать внимание в эпоху глобального кризиса.
Мераб Мамардашвили описывал человечество как коллективное мифологическое инерционное тело, которое поглощает вспышки истории. А наши акты понимания следует рассматривать как моменты истории, как контакт (если повезет), совершаемый лично. И благодаря этому мы вступаем в ее непрерывность. Это и есть некий длящийся в долгом времени контакт, который можно назвать цивилизацией.
Это значит, что духовное и интеллектуальное общение между людьми неизбежно. Только общаясь и сознавая себя гражданами, мы начинаем жить в цивилизованном мире, или, другими словами, в гражданском обществе, которое сегодня уже не имеет границ. А если они и есть, то условны, благодаря Интернету и пространству безграничной коммуникации.
Гражданское общество и гражданская нация, как и империя, однажды появившись как социокультурные феномены и понятия, продолжают существовать. Идея империи реализуется в наши дни через науку и бизнес, без границ, глобально. Это естественный процесс, как и развитие гражданского общества. Проблема модернизирующихся, развивающихся стран, включая Россию, — как войти в этот глобальный процесс «перевода» гражданских чувств на язык рационального понимания универсальных ценностей вечной жизни и свободы.
