Мы продолжаем публикацию отрывков из книги «В поисках утраченного универсализма» сооснователя Школы гражданского просвещения, философа Юрия Сенокосова.
Предыдущие публикации:
«Куда движется Россия»
«Наша школа не о профессии»
«О мировоззрении»
«Как жить вместе»
«Миссия Школы».
Либеральные ценности
Когда-то в своей рецензии на первые изданные 12 томов «Словаря русского языка XI-XVII вв.» я писал *, что слова, как люди, рождаются и живут по своим законам, и наше желание понять эти законы, когда идет речь о родном языке, естественно. Издание Словаря — явление уникальное. Оно позволяет читателю впервые познакомиться в таком объеме с прошлым современного русского языка, его богатством и особенностями, а специалистам открывает возможность обсуждения вопроса о развитии великорусского языка XIV-XVII веков. И, характеризуя издание в целом, отметил, что все значения приводимых в Словаре слов иллюстрируются, как правило, двумя цитатами, раскрывающими каждое значение и дающими представление о хронологических рамках употребления слова на основе всех известных науке памятников письменности древней и средневековой Руси. Первая цитата (со ссылкой на соответствующий источник) является ранней, вторая — поздней.
Между тем, на развитие русского языка, начиная с XVIII века, когда он стал обретать современные черты, в огромной степени повлияло, как известно, появление новых речевых контекстов, вызванных процессом общественного разделения труда и постепенно изменивших его словарный состав и синтаксис. Это происходило и раньше, но последствия наметившегося перелома в этот период оказались для языка безусловно решающими. И помню меня как читателя удивило в то время отсутствие в издаваемом Словаре таких слов, как анализ, дискуссия, критика, мораль, атеист, литература, культура и т.д.
Впрочем, и об этом стоит тоже сказать, в задачу составителей Словаря не входил анализ причин появления или исчезновения определенного слова. Нас же сегодня интересует скорее смысловая преемственность в жизни слов родного языка, поскольку любое слово живет в речевом контексте, который выявляет нередко скрытые лексические оттенки и смыслы языковых высказываний.
Поэтому появление книги «Либеральный лексикон» (Спб.: Нестор-История, 2019. — 184 с.) можно и нужно приветствовать. Ее авторы И.Б. Левонтина и А.Д. Шмелев рассматривают важнейшие понятия либерального дискурса и примыкающие к ним понятия: свобода, демократия, плюрализм, справедливость, права человека, частная собственность и др. Их историю начиная с XIX века, а иногда и с более раннего времени.
Почему это важно? Потому что взаимопонимание, возможность осмысленного общественного диалога, пишут авторы во Введении, определяется ясностью используемых языковых выражений. И эффективность либерального дискурса возможна только в том случае, если будут правильно выбраны ключевые понятия и выражающие их языковые единицы. Подчеркивая при этом, что «в общественном дискурсе условности крайне нежелательны, следует опираться на естественные представления носителей языка о значении слов» (С.11). То есть, по-сути, обращая внимание читателя на то, как это происходило в Европе в процессе формирования либерального лексикона, ставшего со временем ее интеллектуальным вкладом (наряду с научно-техническими изобретениями) в создание современной цивилизации (глобального мегаполиса). Благодаря появлению институтов разделенной политической власти (на законодательную, исполнительную, судебную) и судебной (прокурор, судья, адвокат), выполняющих функцию цивилизующего начала.
Разумеется, в разных европейских и шире — западных — странах это происходило в разное время по-разному, но, как правило, с опорой на общую складывавшуюся интеллектуальную (античную) и духовную (христианскую) традицию. И Россия не является исключением. Рецензируемая книга подтверждает это, позволяя лучше понять отечественный словарь, используемый в либеральном дискурсе. А именно — ответить, прежде всего, на вопрос, почему слово «либерализм» (от лат. liberalis — свободный), вошедшее в русский язык из французского в конце XVIII века, продолжает сохранять и сегодня негативный оттенок, но уже не вольнодумства, а скорее в значении «излишняя терпимость», «политика уступок» и т.п. Тогда как в английском языке (и не только) это слово, также имевшее негативный оттенок, его утратило.
Известно, что наше познание начинается с чувства, или, согласно Канту, с априорных форм чувственности (пространства и времени). И затем переходит на уровень рассудка, то есть упорядочения, анализа материала чувств на основе существующих понятий, и заканчивается в разуме, имеющим дело уже не с понятиями и анализом, а с идеями и синтезом.
Я напоминаю об этом, отвечая на поставленный вопрос, чтобы вернуться к сказанному авторами по поводу естественных представлений носителей языка о значении слов. Согласен, что именно на них следует опираться в общественном дискурсе, поскольку они конкретны и понятны. Однако успех познания обеспечивает не только рассудок, но и разум. Именно в разуме заложено человеческое стремление к безусловному знанию, вытекающее из этических запросов и породившее естественный процесс разделения властей.
Что же касается России, то здесь стремление к безусловному знанию, (которое достижимо только символически), развернуло в начале XX века идущий процесс разделения властей в сторону тоталитаризма. И сегодня, когда слово «свобода» ассоциируется с патриотизмом («отдать жизнь за свободу и независимость родины»), рассчитывать на либеральное разделение властей трудно. На фундаменте насилия ради безопасности, а не во имя свободы можно создать только авторитарное государство. А чтобы появилось правовое государство, нужна гражданская активность и понимание ценностей либерализма: смысла личной свободы и личной ответственности, разделения властей и децентрализации власти на основе принципов федерализма и местного самоуправления, частной собственности и прав меньшинств.
Статус этих ценностей, отмечают авторы книги, в общей системе либеральных взглядов различен. Теснее всего понятие «либеральный» связано с базовыми понятиями «свобода» и «права человека». «Поэтому для понимания особенностей восприятия либеральных ценностей носителями русского языка полезно обращаться к тому, как понятия свободы и прав человека преломляются в зеркале русского языка» (С.14).
Приведу авторское заключение об их личном восприятии используемых в либеральном дискурсе слов и языковых выражений и отношении к ним: каждое из этих выражений «отягощено историей своего бытования в языке… Мы увидели, как по-разному люди понимают такие слова и сколь различные ассоциации эти слова у них вызывают. О свободе и правах человека рассуждали такие разные люди, как обер-прокурор Святейшего Синода Константин Петрович Победоносцев и философ Владимир Соловьев, математик Александр Есенин-Вольпин, писатель Александр Солженицын и член Политбюро ЦК КПСС Александр Яковлев. Поразительно, как часто непонимание между людьми и даже невозможность содержательного разговора обусловлены именно смысловой перегруженностью и неоднозначностью ключевых понятий» (С.181).
Что же необходимо для достижения взаимопонимания?
Отвечая в конце книги на этот вопрос, авторы цитируют известного русского историка, философа и публициста Георгия Федотова (1886 — 1951). «Перед демократической культурой стоит задача необычайной трудности: найти общий язык, общую веру, не прибегая к насилию в духовной борьбе». И советуют «не забывать о лингвистическом аспекте проблемы, связанным с тем, что непонимание часто начинается уже на уровне словаря».
Язык осмысленного диалога
«Демократия наихудшая форма правления, за исключением всех остальных», — сказал когда-то Черчилль. Наихудшая, как я понимаю, только в одном смысле: под демократией он имел, очевидно, в виду некое пространство, которое никто не имеет права приватизировать или национализировать целиком. Ни король, ни народ, ни партия, ни бизнес, потому что в условиях демократии есть место всем. Но эти «все», увы, далеко не всегда могут найти общий язык, чтобы договориться и перестать воевать, воровать, лгать, обижаться, мстить, не соглашаться. И в результате появляются, как мы об этом знаем из сочинений Платона и Аристотеля, «дурные» формы правления (тирания, олигархия, охлократия) и «хорошие» (монархия, аристократия, полития). А среди «хороших» наилучшей является полития — совокупность умеренной олигархии и умеренной демократии. Или, другими словами, власть полноправных граждан, так как в античных демократиях полные права имел далеко не каждый человек, и демократия не являлась властью народа. Демократия — это городская, полисного типа, государственность (от др.-греч. πόλις, πολιτεία), а, точнее, особая форма организации общества, должностные лица в которой выбирались гражданами путем голосования (прямая демократия) либо с помощью жребия, считавшегося проявлением воли богов.
Вопрос: может ли язык стать собственностью государства, то есть быть национализированным или приватизированным, как и демократия, и если да, то когда это произошло? Задаю этот вопрос после бурной критической реакции в соцсетях на слова Гасана Гусейнова, назвавшего русский язык «убогим и клоачным». И ответившего на критику в «Московском комсомольце» 30 октября, что «русский язык не является собственностью какой-либо этнической группы или государства».
Почему? Ведь известно, что главным объединяющим признаком нации является именно язык, который возникает одновременно с нацией и является ее творением. «Язык есть дыхание, сама душа нации», — говорил основоположник языкознания В. Гумбольдт. Именно национальный язык, создает удобство для повседневной жизни каждого человека, читаем мы в Википедии, является средством развития всех видов искусства, образования, науки, создания национальной культуры и ее передачи следующим поколениям. А раз так, то он, конечно, нуждается в защите, учитывая, что единство языка не поддерживается автоматически, само по себе, и эту его функцию берет обычно на себя государство. А националистически настроенные граждане становятся борцами за его чистоту.
Между тем, Гасан Гусейнов прав: чувство качества языка находит свой путь для его самосохранения в условиях «общественного неблагополучия и одичания». Будет ли это естественное вхождение в национальный язык латинского слова «либерал» или появление нового слова, обозначающего научное открытие, стилистическую особенность нового художественного или музыкального произведения и т.д. Как заметил один из участников сетевой дискуссии, язык живет своей жизнью в долгом времени, а «речь, т. е. процесс превращения языка в конкретные высказывания, она ведь у нас и, правда, примитивизирована» (Михаил Немцев). И поэтому, добавлю, в отличие от языка ее национализируют и приватизируют. А язык, живущий по законам любознательности и додумывания человеком до конца, что его действительно интересует, приватизировать невозможно. Пространство языка — это пространство и время свободы, благодаря которой человек выражает свою человечность, настаивая на существовании либеральных ценностей.
Этому фактически и посвящена книга «Либерализм в XXI веке: Современные вызовы свободе и новые либеральные ответы» (Фонд Фридриха Науманна; Экспертная группа «Европейский диалог»; Фонд «Либеральная миссия». М.: Мысль, 2019. — 371 с.) в подготовке которой приняли участие более 70 экспертов из России и европейских стран.
Книга необычная: она создавалась на основе серии семинаров, проведенных в Москве в 2017 — 2018 годах по инициативе российского либерального политика, профессора НИУ ВШЭ, историка Владимира Рыжкова и Юлиуса фон Фрайтага-Лорингховена, главы Московского офиса немецкого либерального Фонда Фридриха Науманна.
Всего состоялось 13 семинаров, каждый из которых был посвящен одной из ключевых проблем либеральной политики. При этом было отобрано 11 острых проблем современности, которые авторы называют вызовами для современного либерализма: кризис либеральной демократии; кризис социального государства; либерализм и национализм; кризис экономического развития; централизация и децентрализация; либерализм и Интернет; либерализм и миграция; права человека — вызовы XXI века; либерализм и культура; либерализм и религия; либеральный подход к кризису глобального миропорядка.
Эти проблемы, естественно, формируют дискуссионное пространство и для тех, кто бросает либералам вызов. Ведет на либерализм наступление с позиций авторитаризма, национализма, ксенофобии, милитаризма, этатизма, протекционизма, популизма. Заданный участниками дискуссий и авторами книги контекст для анализа и понимания современного кризиса мирового миропорядка не является принципиально новым. Его современность в масштабе и количестве вызовов всему человечеству. Когда традиционные проблемы зла и добра, свободы и безопасности, то есть самой жизни, приобрели глобальный характер. До этого в истории Европы уже не раз предпринимались усилия разными странами для поиска мира и безопасности, начиная с Вестфальского соглашения о мире, которое подвело итоги Тридцатилетней войны, закончившейся в 1648 году, и кончая Ялтинско-Потсдамской системой международных отношений, сложившейся по итогам Второй мировой войны.
Напомню сказанное Михаилом Жванецким о зле и добре.
«Зло конкретно, четко, ясно. Зло всегда с цифрами в руках… Зло материально понятно, ясно и легко овладевает массами. Толпа не побежит в больницу перекладывать больных и мыть полы. Но мгновенно сорвется бить людей и поджигать дома. Зло рождается вместе с ребенком, колотит, бьет, щипает. И только постепенно в душу входит его противоположность. Добро накапливается. От услышанного. От увиденного. От прочитанного. Оно требует нежной мамы и времени. Оно складывается по словам, по поступку, по страничке. Оно идет от тех, кто через это прошел и сам понял, что погасить полезнее. Не вспылить, не бросить злое слово… Неправота твоя не в слове, а в злости. Добро твое накапливается всю жизнь и всего лишь достигает уровня, достигнутого другими. Поэтому так мало изменений в морали за века. Добро полностью не передается. Ему нельзя обучить. Злу можно. Зло передается. А накопленное добро умирает с каждым. И все начинается снова…
Характер человека не зависит от науки, потому что наука его не совершенствует. Человек в прямой связи с добром и злом».
Авторы книги убеждены, что лучшей альтернативы, чем либерализм, для человечества в XXI веке не существует. Об этом свидетельствует, в частности, появление, по словам известного журналиста Андрея Солдатова, Интернета, ставшего не просто частью нашей жизни, но и значимым фактором производства, торговли, культуры, личной жизни. Однако «налицо феноменальное явление: общество и государство пока не готовы — к счастью, сказал бы либерал, к сожалению, сказал бы консерватор — с этой новой средой работать» (С.179). Но либералы при этом, естественно, за свободу Интернета, признавая одновременно справедливость претензий государства, что есть же в Сети и террористы, и педофилы и т.д.
Должно ли общество в таком случае делегировать государству долю ответственности в регулировании Интернета для защиты общественного блага и общественной безопасности и если да, то какую? Должно ли это делать отдельное национальное государство или международное сообщество?
То есть, иными словами, как можно, с точки зрения либералов, сочетать свободу и безопасность, учитывая уже появившийся в Интернете монополизм? Когда в руках трех ведущих мировых производителей смартфонов и основных продавцов интеллектуальных средств, как утверждают специалисты, больше власти, чем у 90% глав государств.
Ответ: «Свои усилия в борьбе за свободу слова мы должны сосредоточить в том сегменте Интернета, который связан с политикой, общественными дискуссиями, общественными расследованиями. Нашим приоритетом должна стать борьба с политической цензурой» (С.204).
На мой взгляд, это один из самых актуальных и важных ответов на вызовы свободе в XXI веке, если не забывать, что Интернет вошел в нашу жизнь как пространство свободы.
Либеральный лексикон интереснее и богаче академического Словаря, потому что он подсказывает нам и помогает понять, как и по поводу чего мы мыслим. Например, что такое управление и что означают производные от него слова «управлять», «править», «исправить», «заправить», «направлять»? Почему столько слов, характеризующих «Что?» — наше действительное знание и понимание термина «право», вошедшее когда-то в либеральный лексикон.
Почему, когда мы начинаем говорить о свободе, сразу вспоминаем о безопасности? Или говорим о жизни и невольно думаем о здоровье. Очевидно, полагая, что здоровье и свободу обеспечит кто-то другой, например государство. Как выйти из этого круга надежды и безответственности перед собственной Свободой.
_____________________________________________________________
