Мы продолжаем публикацию отрывков из книги «В поисках утраченного универсализма» сооснователя Школы гражданского просвещения, философа Юрия Сенокосова.
Предыдущие публикации:
«Куда движется Россия»
«Наша школа не о профессии»
«О мировоззрении».
Как жить вместе?
От чего мы, живущие в современном мире, больше всего зависим? От угрозы ядерной войны, глобального потепления, коррупции, терроризма, болезней? От наших надежд и желаний, чувств, способностей?..
От всего, но так или иначе, уже зная о зависимости, стремимся ее преодолевать с помощью науки, законодательства, сотрудничества, международных организаций и т. д. Поэтому вопрос о гражданском просвещении неизбежен, как и продолжающийся поиск ответа на, казалось бы, давно известный вопрос «Как жить вместе?».
О каком свете идет речь в русской пословице: «Ученье — свет, не ученье — тьма»? О солнечном? А откуда и благодаря чему появился электрический, искусственный свет?
Великое изобретение искусственного света начинается с греческого слова «янтарь» (др.-греч. ἤλεκτρον). Греки называли янтарь электроном — по имени звезды Электра из семьи Плеяд в Созвездии Тельца. Янтарь вызывал у них особый интерес своей способностью электризации (потертый о шерсть, он притягивал легкие предметы), на что по преданию обратил внимание философ и математик Фалес из Милета (ок. 625-547 до н. э.). Сам же термин «электричество» появился в XVII веке, вначале его ввел в обращение английский естествоиспытатель Уильям Гилберт, а затем в 1663 году магдебургский бургомистр Отто фон Герике создал электростатическую машину в виде насаженного на металлический стержень серного шара, которая позволила наблюдать не только эффект притягивания так называемых электронов, но и их отталкивание. А позже, уже в 20-е годы XVIII века другой англичанин Стивен Грей провел опыты по передаче электричества на расстояние, обнаружив, что не все материалы его одинаково передают. Эти два события — наблюдение эффекта отталкивания и притягивания электронов и опыты по передаче электричества на расстояние — и стали началом дальнейшего пути поисков и открытий, которые привели в итоге к решению проблемы сверхпроводимости электропроводов (она была обнаружена в целом ряде металлов и сплавов), созданию трансформатора и другим техническим изобретениям, позволившим использовать электричество как в производственных целях, так и для передачи информации и, конечно, для освещения после изобретения в 1870-е годы лампы накаливания.
Все это происходило благодаря наблюдениям и бесконечным экспериментам, на основе которых выводились математические уравнения, формулировались законы: закон Кулона, закон электромагнитной индукции Фарадея и т.д. и т.д. Физический закон — это уже эмпирически установленная и выраженная математически связь между повторяющимися явлениями, процессами и состояниями, то есть опытное, научное познание природы в отличие от умопостигаемого платоновского познания идеи общественного блага.
Поэтому, переходя от физики к социальной философии, остановлюсь коротко на понятии умопостигаемости, но не в виде описания «подъема души в область умопостигаемого», как у Платона в ситуации «выхода из знаменитой пещеры». А в виде свидетельства Иисуса о Иоанне Крестителе, согласно Евангелию от Матфея, где тоже говорится о законе, но не как об устойчивой связи между повторяющимися явлениями и процессами, а как о все-связи жизни во Христе. «Истинно говорю вам <…> От дней же Иоанна Крестителя доныне царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его. Ибо все пророки и закон прорекли до Иоанна <…> Кто имеет уши слышать, да слышит!» (11, 11-14).
То есть, в этом свидетельстве заключена мысль о том, что закон, обеспечивая определенную устойчивость общественного порядка, порождает добро, а с другой стороны, в случае его нарушения — кризис и зло. Ибо «оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати» (Гал. 5, 4). И тогда пророк провозглашал, что является законом и может быть восстановлено только духовной силой человека.
«К свободе призваны вы, братия <…> любовью служите друг другу. Ибо весь закон в одном слове заключается: Люби ближнего твоего, как самого себя. Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом» (Гал. 5, 13-15).
Имеют эти слова апостола Павла отношение к области умопостигаемого? Несомненно, но с одной оговоркой: это не философский язык, а язык Церкви как воскресшего тела Христа. Но и в этом случае истина коммуникативна и может быть понята как возможная все-связь жизни в сфере человеческого сознания. Напомню, что философия — это язык, на котором расшифровываются свидетельства сознания.
Итак, в разное время разные люди на европейском континенте — я имею в виду не только физиков и теологов, но и философов — решали разные задачи, но их решение привело в итоге к сходному цивилизационному результату: изобретению двух конструкций — физической и социальной (институциональной), — позволяющих сохранять и передавать в одном случае искусственный свет, энергию, производимую с помощью техники, а в другом — свет разума.
Это и был вклад Европы в создание современной цивилизации (глобального мегаполиса), интеллектуальным фундаментом которой являются понятия демократии и свободы, или, другими словами, европейский опыт толерантности. Благодаря появлению институтов разделенной политической и судебной власти, выполняющих функцию цивилизующего начала, по аналогии с трансформаторами в инфраструктуре энергетического обеспечения, которые используются с целью преобразования параметров тока до нужных величин.
Таким образом, напрашивающаяся параллель между трансформатором тока и социальным институтом, на мой взгляд, возникает сама собой в связи с понятием света, который «во тьме светит, и тьма не объяла его». Однако, и это главное: чтобы электричество и свет разума продолжали светить, не стоит забывать о нашей сохраняющейся в условиях глобального кризиса абсолютной от них зависимости.
О транзите
Увы, сегодня снова актуален вопрос о транзите.
На первый взгляд, после продолжавшегося 70 лет революционного интернационального перехода от капитализма к коммунизму, а затем – неудавшегося транзита от «развитого социализма» к демократии, вопрос о транзите кажется абсурдным. Хотя бы потому, что ответ на него уже дан просвещенной Европой, исходя из убеждения в решающей роли разума и науки в познании «естественного порядка вещей», соответствующего природе человека и общества. Однако актуальность вопроса не исчезла, авторитарные и диктаторские режимы продолжают существовать. И если их транзит к демократии все же возможен, на что важно и нужно обращать внимание? На его форму или содержание, на теорию или практику? Не забывая, что транзитом (лат. transitus – переход, прохождение) историки называют и время перехода от античности к средним векам, от средних веков к новому времени и т. д. Переходное время по определению лишено однозначности.
Известно, что противопоставление объекта и субъекта один из способов познания природы. А что касается общества, то здесь субъектом и одновременно объектом является человек, даже тогда, когда он познает сам себя, что предполагает иную, чем в естественных науках, систему абстракций, определений, допущений и теоретических посылок для исследования и понимания отношений между людьми. Например, в сфере права или медицины, отношения возникают вокруг объекта, но участвуют в них только субъекты, принимающие решения. И, значит, у познаваемой реальности (о человеке и его мире – социальном, культурно-историческом, психологическом) здесь тоже есть свой язык, но эта реальность в отличие от природы не дана познанию вне его. Ее нельзя наблюдать отдельно от ее же языка. А раз так, то нас заведомо не может не интересовать характер источников и происхождения наших знаний.
Встает вопрос: как мы узнаем, откуда получаем нашу эмпирию? – Стихийно, когда, не задумываясь, говорим: «в моей голове родилась мысль», «мозг мыслит». И тем самым, по словам Владимира Зинченко и Мераба Мамардашвили, воспроизводим «мифологию субъективности», которая может быть и научной, принимая во внимание, что «субъективная психическая реальность может переживаться и выражаться в терминах любой заимствованной механистической теории, теории “мыслящих машин” или, того хуже, “гибридного интеллекта”, вообще любого представления о человеке-машине. В этом случае в наблюдении мы будем получать сведения о том, что “мозг мыслит”, о том, что его “батареи разряжены” или что “его нужно подключить к источнику питания”» *.
Какие из этого можно сделать выводы? Во-первых, стремление к объективности понимания субъективной психической реальности порождает разные формы редукции. Любой психический процесс – восприятие, мышление, память, – существуя во времени, не существует в пространстве. Отсюда и возникает, по словам цитируемых авторов, идея поместить психическое в пространство мозга, как прежде помещали его в пространство сердца, печени, души. Ведь обыденному сознанию, которое «мыслит картинками», легче приписать нейрональным механизмам мозга свойства предметности, чем признать реальность субъективно-психического.
Во-вторых, об эмпирии – откуда и как ее получаем? Получаем необратимым образом в том смысле, что частица «со» в слове «со-знание» указывает на «измерение» невидимого, на факт вербализованного человеком знания в состоянии впечатления, подобном озарению, в котором оно получено. И получено необратимо. Природа, ставя перед нами препятствие необратимости, тем самым как бы подсказывает – вот это и есть ваша объективная самодействующая в виде озарения реальность, которую нужно отличать от языка, каким она выражена. Поэтому не стоит забывать об этом различении внутри самой субъективности, а не между ею и чем-то другим, находящимся вне ее.
В-третьих, субъективное «суждение», следовательно, как раз и включает в себя это различение в ситуации кризиса как «объекта» перехода. Когда свободная, не умершая в букве мысль, из-за необратимости времени не исчезает, а становится историческим навигатором, определяющим движение европейской цивилизации во времени и пространстве. Или, другими словами, когда критика ведет нас к пониманию объективной природы кризиса.
Реализм и модернизм
Мы живем на планете Земля, и наша жизнь немыслима без понятий пространства и времени. Природу мы познаем благодаря априорным формам чувственности (пространства и времени) и категориям рассудка, а общество — благодаря метафизическим апостериорным ценностям свободы и жизни.
Психическое, как было сказано, существуя во времени, не существует в пространстве, потому что впечатление необратимо и не поддается исследованию в виде внешнего объекта. Однако временную его протяженность, обладающую предметно-смысловой реальностью, по-своему исследует искусство, которое умеет не только «остановить мгновение», но и показать в нем настоящее, прошлое и будущее.
Приведу пример. Все мы знаем или слышали о том, какое значение придавал светотени голландский художник ван Рейн Рембрандт (1606 — 1669), когда писал портреты, в том числе групповые. Светотень выступает в них как средство раскрытия психологического внутреннего мира изображаемых людей. И такой же талант владения светотенью мы видим у итальянского художника Караваджо (1571 — 1610). Историки искусства называют его основоположником реалистического направления в европейской живописи XVII века, в которое он внес повышенное чувство эмоционального напряжения, выраженное через контрасты света и тени.
На этот пример я решил сослаться после посещения Национального музея Швеции в Стокгольме. Рассматривая на шестом его этаже картины известных и неизвестных мне художников, я невольно обратил внимание на то, как они развешены, когда подошел к фотографии и вспомнил слова Канта, что человеческий разум в отличие от рассудка не участвует в опытном познании, а осуществляет систематизацию уже познанного.
Иначе говоря, я неожиданно понял, что такое реализм и его связь с кризисом, так как воочию увидел, что именно пристальное внимание художников в течение более чем двух веков к светотени позволяло добиваться им реалистического, объективного отражения действительности средствами живописи. А когда подошел к картине «Семья буржуа Натансона», написанной в 40-е годы XIX века, а потом к фотографии этой же семьи, сделанной чуть позже, чуть не произнес вслух: «вот что значит естественный свет и искусство художника, и фото-технология, подобная изобретению электричества!»
Несмотря на наступивший естественный кризис в живописи после появления фотографии, традиционное искусство изображения предметов и явлений реального мира с помощью красок, конечно же, не исчезло! Как не исчезли и трансцендентальные идеи разума и свобода.
Я имею в виду зародившееся во Франции практически параллельно с изобретением фотографии новое направление в живописи: импрессионизм. Это название возникло после выставки 1874 года в Париже, на которой экспонировалась картина Клода Моне «Впечатление. Восходящее солнце». И в этой же связи хочу обратить внимание на другого участника парижских выставок (1874, 1877 гг.) Поля Сезанна, который присоединился к импрессионистам, но не разделял их целей и не интересовался изменчивостью цвета в атмосфере и световоздушной средой, считая себя постимпрессионистом.
«Живопись здесь, внутри», — сказал Сезанн как-то собеседнику, ударяя себя по лбу. В основном он писал пейзажи на вольном воздухе, но его интересовало при этом не впечатление от игры света, а материальная предметность натуры. Поздние его пейзажи, передающие форму и пространство с помощью устойчивых цветовых сочетаний, одновременно объёмные и плоскостные, по словам специалистов, предвосхитили кубистские опыты Брака и Пикассо начала XX века. То есть, появление кубизма, модернистского течения в живописи, которое демонстрировало уже полный разрыв с реалистическим изображением натуры, преобладающим в изобразительном искусстве со времен Ренессанса.
И процитирую еще одного известного представителя художественного авангарда XX века, Марка Шагала: «Я протестую против терминов “фантазия” и “символизм”. Наш внутренний мир реален, быть может, даже более реален, чем мир, окружающий нас». «Я хотел отойти от <…> простого пересказа видимого. Я хотел строить свои работы при помощи духовных, психических элементов, воплощенных в краску».
Так завязываются взаимно дополняющие друг друга узлы развития, в частности, в живописи, создающие впечатление ее кризиса и одновременно успешного транзита, демонстрирующего богатство художественных талантов и стилевых направлений. И то же самое мы видим в истории других видов искусства: в музыке, архитектуре, литературе, театре, кино и т. д.
А на самом деле? Как восприняло большинство современников первую выставку импрессионистов? Разумеется, как воспринимают люди любое общественное событие — объективно. Либо обращая на него внимание, потому что интересно, либо не обращая. И как всегда в таких случаях появляются критики, начинающие событие обсуждать. И эта их готовность обсуждать, поскольку критика — это суждение «за» или «против», и свидетельствует о кризисе как объекте, который не исчезает. Но при этом становится известно и «субъективное» мнение художника о своем творчестве, например, Сезанна, который сказал, что он старался повторить путь Пуссена на природе и превратить импрессионизм «во что-то основательное и вечное, подобно музейному искусству»; «важно дать образ того, что мы видим, забывая все, что существует перед нами».
Никола Пуссен (1594 — 1665), французский художник, один из основателей живописи классицизма. Важным средством самовыражения для него был пейзаж. Он одним из первых оценил значение локального цвета и теоретически обосновал превосходство линии над цветом. А Рембрандт, который жил в эти же годы, особое значение придавал светотени как средству раскрытия внутреннего мира человеческой личности.
Но все это примеры из истории изобразительного искусства. А как люди сегодня, в частности, в России воспринимают и относятся к тому, что им предлагает телевидение или они видят и читают в Интернете? Судя по социологическим опросам, их явно волнует уровень и качество жизни, но это не повышает уровень их гражданского самосознания.
«Человек не может быть доволен жизнью, если он не доволен собой», сказал когда-то Марк Твен. Действительно, если человек не доволен собой, то он не доволен и жизнью, так как знает, что причина недовольства он сам: не занял призовое место, проиграл выборы, не проявил должную инициативу, не хватило времени… Такой человек старается быть на виду. Для него жизнь и жизненный успех тождественны. Но есть при этом и недовольные не только собой, но и другими, и недовольные всем. И их большинство.
Однако не все потеряно.
_________________________________________________
