Мы продолжаем публикацию отрывков из книги «В поисках утраченного универсализма» сооснователя Школы гражданского просвещения, философа Юрия Сенокосова.
Предыдущие публикации:
«Куда движется Россия»
«Наша школа не о профессии»
«О мировоззрении»
«Как жить вместе»
«Миссия Школы»
«Либеральный лексикон»
«О гостеприимстве и вечном мире».
Нет сомнения, что жизнь, когда мы ее чувствуем и переживаем, не сводится к экономике и политике; мы не анализируем ее в терминах экономических или политических теорий как результат работы существующих институтов. Реальную жизнь мы воспринимаем как цепочку повседневных событий и явлений или, как сказал бы философ, в терминах человеческих возможностей, которым сопутствует «смысл» и которые можно ассоциировать с такими понятиями, как «любовь», «совесть», «покаяние», «возрождение», «просвещение», «собранность». Мы либо собираем свою жизнь в нечто осмысленное, либо бессмысленно ее тратим. Придать осмысленность собственной жизни означает познать самого себя. При этом речь идет и о понимании своей ограниченности.
Например, драма великих героев Шекспира начинается с недостатка самопознания. О Лире говорят, что он «никогда не знал в точности, чего хочет». Макбет, после того как убил своего короля — Дункана, думает о том, что «был бы рад не сознавать себя». Отелло в смертный час уподобляет себя неразумному индейцу, что «прочь от себя жемчужину бросает». А колеблющийся Гамлет, заблудившись в лабиринте собственных мыслей, сетует, что «…портится природой данный цвет / Решимости от бледной тени мысли».
Трагедия этих персонажей в том, что они сталкиваются с жизненными испытаниями, не сознавая сил, которые руководят ими, и растрачивают свою и губят чужие жизни, так как не способны понять, кто они в действительности.
Девиз нашей Школы: «Обществу граждан — гражданское просвещение».
Почему именно просвещение? Потому что, получив паспорт и являясь формально гражданами, молодые люди не всегда и не сразу становятся взрослыми в силу разных причин. Назову лишь одну из них, исходя из своего опыта жизни в СССР — государственная патерналистская опека.
Хорошо известно, как эта опека осуществлялась — с помощью террора и идеологии, которая в своем развитии дошла в какой-то момент до такого состояния, когда ее эффективность уже не зависела от того, разделяли люди эту идеологию или не разделяли. Она, как говорят в таких случаях, сработала, и в результате было разрушено словесное мыслительное пространство. Произошло разрушение языка, человек, который пытался сформировать собственное мнение о каком-либо явлении действительности, не мог этого сделать в силу отсутствия в обществе навыка независимого мышления. Возник синдром публичной немоты.
Итак, механизмы установления зависимости общества от государства, казалось бы, известны — идеология и пропаганда. Причем идеология может быть не только политической. Существуют ли в таком случае какие-то пути и возможности преодоления диктата идеологии и освобождения от пропаганды и опеки?
Перефразирую вопрос: можно ли знать то, чему не учился и о чем не думал? О государстве, которое может вызывать уважение, а не страх или ненависть своим произволом. О власти, достигающей поставленных целей не из-за страха перед народом, а благодаря знанию и пониманию, как сохранить общественное спокойствие. О необходимости свободы — во всех случаях жизни публично пользоваться своим умом.
Сошлюсь на одно из посланий древнеримского поэта Горация, в котором говорится: чтобы зарезать человека, разбойник встанет до света. Так неужели ты не проснешься, чтобы уберечь себя? Стоит ли уподобляться глупцу, ждущему, когда мимо него протечет вся река, чтобы перейти на другой берег? Не лучше ли немедленно начать упорядочивать свою жизнь, чем ждать, пока она кончится? Тот, кто начал, сделал уже половину дела. Дерзай мыслить — Sapere aude! Решись!
«Sapere aude! — имей мужество пользоваться собственным умом!» — провозгласил спустя почти две тысячи лет после Горация Иммануил Кант в эпоху Просвещения. Что он имел в виду? Ведь заставить человека стать просвещенным невозможно.
В статье «Ответ на вопрос: что такое просвещение?» Кант называл леность и трусость главными причинами того, что большинство людей остаются всю жизнь несовершеннолетними; и по этой же причине так легко другие присваивают себе право быть их опекунами. Если у меня есть духовный пастырь, совесть которого может заменить мою, врач, предписывающий мне такой-то образ жизни, или адвокат, то зачем тогда утруждать себя, думая о грехах, о своем здоровье, нарушении закона? Ведь есть же люди, которые отпустят грехи, вылечат, защитят в суде.
Действительно, есть. А если не защитят, не вылечат и не отпустят грехи? Что из этого следует? Что мы должны быть одновременно и священниками, и врачами, и адвокатами? Разумеется, нет. Провозглашая, что просвещение — это выход человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находится по своей вине, Кант имел в виду абсолютно другое. А именно, что для просвещения требуется только свобода, и притом самая безобидная — естественная свобода публично пользоваться собственным умом. И тогда «почти неизбежно публика сама себя просветит».
Кант предлагал тем самым задуматься над смыслом вошедшего в европейскую культуру XVIII века понятия «гражданское общество», когда не только в рамках «государства-опекуна» начался непростой процесс нахождения точек сотрудничества, партнерства и участия людей в общественных делах.
Но вернемся к идеологии. Синдром публичной немоты в СССР означал, что ко времени перестройки государственная система утратила свою жизнеспособность, в том числе и потому, что еще раньше, после XX съезда КПСС (1956 г.), в обществе появились группы людей, осмелившихся думать. Или, другими словами, заниматься самыми разными возможными способами прояснения своего жизненного опыта. Это происходило не только в Советском Союзе, однако я говорю именно об СССР, где в 1957 году публикуется повесть братьев Стругацких «Пикник на обочине», герой которой ищет краеугольные слова в главный, кульминационный момент своей жизни. Он пытается понять нечто самое существенное: «Дело непривычное — думать, вот в чем беда. Что такое думать? Думать — это значит обдурить, обжулить, обмануть, обвести вокруг пальца, но ведь здесь все это не годится…».
Разумеется, не годится. Но ведь тот, кто лжет, тоже пользуется умом и может сказать, что он думает, когда приводит какие-то соображения и доводы в свое оправдание. Как и вор, ограбивший человека, может найти оправдание причины или повода для ограбления. Так что же такое «думать»?
В XVIII веке современник Канта, Монтескье, отвечая фактически на этот вопрос, но иначе сформулированный, писал: «Я счел бы себя счастливейшим из смертных, если бы мог излечить людей от свойственных им предрассудков. Предрассудками я называю не то, что мешает нам познавать те или иные вещи, а то, что мешает нам познать самих себя».
Мешает, конечно, отсутствие сомнения в отношении собственного ума. Ибо узнать, что такое ум, можно лишь сомневаясь, так как мышление не дано нам природой. Природой дан инстинкт, а думать мы учимся, извлекая опыт, чтобы понимать и объяснять, что происходит в окружающем мире. Не только слушать других, а учиться говорить самим и понимать себя. Ведь только понимая себя, можно понять других. И тогда, зная, что все в нашей жизни взаимосвязано и пронизано предрассудками, понимаем, что ложь и зло всегда находят причину и оправдание, а для совершения добра и благородных поступков нет причин. Добро, как и общественное благо, творится потому, что всегда находятся люди, для которых они, как и свобода, самоценны и в этом смысле беспричинны. И их познание, как и познание справедливости, начинается с удивления, а познание зла — с пережитого страха. Но в том и в другом случаях познание, безусловно, предполагает свободу, которая не сводится к выбору. Сошлюсь на русского поэта Максимилиана Волошина, который в конце 20-х годов XX века сказал по поводу трагических последствий большевистской революции: «Чтобы описать эпоху, мало ее пережить, надо еще и забыть ее! Ведь процесс забвения есть процесс усвоения». Это парадоксальное высказывание (не помнить, а забыть, чтобы усвоить) имеет, на мой взгляд, прямое отношение к свободе — не как к выбору, когда ты уже бессилен что-либо изменить, но как к претворению памяти о зле, когда у тебя есть шанс понять, что только через собственное свободное развитие и просвещение можно влиять на окружающую действительность.
Именно в этом я вижу смысл деятельности российского «Мемориала» и работы его сотрудников — архивной, просветительской конкурсной, правозащитной, помогающей людям избавляться от «завороженности злом».
Есть такое латинское выражение homo faber — человек творящий, делающий. И думаю, буду прав, если скажу: обычно мы хорошо понимаем только то, что сделали сами, своими руками и головой, конечно. А как можно понять гражданское общество, которое не делается руками?
Спрашиваю об этом, чтобы напомнить: сегодня быть свободным значит придерживаться тех принципов — защиты естественных прав человека, экономической свободы, частной собственности, равенства всех перед законом, разделения властей, легальной оппозиции, — которые изобретались людьми и продолжают изобретаться, потому что просвещение продолжается, ценой риска и упрямства и затем на уровне физического навыка, методом проб и ошибок, которые, как показывает исторический опыт, массово личностно осваиваются. Только так возникает общество граждан, способных мыслить критически, преодолевая соблазны и искушения культурного фундаментализма, популизма, политического насилия и безразличия, индифферентности к качеству социальной сферы. Ведь все мы, так или иначе, хотим быть счастливыми, успешными, любить и быть любимыми и свободными.
Так что же мешает нам быть успешными и свободными? Патернализм? Идеология? Лень? Здесь можно вспомнить советский анекдот про человеческие желания: «Я опять хочу в Париж. — Почему опять? — Потому что на прошлой неделе хотел».
Но мы ведь действительно чего-то хотим, о чем-то мечтаем, на что-то надеемся, к чему-то стремимся. Так что же мешает нам осуществлять наши мечты и желания? Отсутствие талантов, социально-экономические условия, бюрократия, авторитарная власть?..
