Несмотря на каникулы, Высшая школа экономики летом не исчезала из новостной повестки. Все началось с закрытия студенческого ток-шоу после приглашения в качестве гостя юриста ФБК Любови Соболь, которая, как и проректор Валерия Касамара, выдвигалась на выборы в Мосгордуму, а закончилось уголовным делом в отношении студента факультета политологии Егора Жукова, принимавшего участие в протестных акциях. В вузе произошел серьезный раскол: часть преподавателей подписались под открытым письмом, провозглашающим «политический нейтралитет» базовой ценностью ВШЭ; студенты попросили «не вставлять палки в колеса инициативной группе» в защиту арестантов; эксперты начали дискутировать о возможных границах политизированности университетов
Все это было и раньше — например, в 1911 году. После неразрешенного студенческого собрания министр народного просвещения Лев Кассо разрешил полиции войти в Московский университет в обход его руководства. Многие именитые преподаватели покинули вуз в знак протеста против нарушения университетской автономии, но многие приняли решение остаться. Допустимо ли сотрудничать с властью ради возможности склонить ее к реформам? О том, как профессора отвечали себе на этот вопрос сто лет назад, рассказывает политолог Алексей Макаркин.
Среди сторонников перемен всегда возникали размежевания, порой драматические, отмечает Алексей Макаркин: в конфликт друг с другом вступали люди, которые знали друг друга, работали на одних кафедрах, печатались в одних и тех же журналах. Общей для этих людей, принадлежавших к разным эпохам и поколениям, становилась и проблема выбора:
«Является ли государственная власть, которая проводит консервативную, реакционную политику, абсолютным препятствием на пути модернизации? Или она более сложный и противоречивый феномен, обладающий определенным модернизационным потенциалом? Что делать: бороться с государством или работать на государство? Воспринимать его как абсолютное зло или как набор разных институций, персоналий, с частью которых можно работать, и они могут быть склонны к определенным реформам?»
Разлом по этой линии произошел в 1911 году в Московском университете. Постановлением Совета министров было введено совместное управление университетами как ректором, так и градоначальником, тогда же был издан циркуляр «О временном недопущении публичных и частных студенческих собраний в стенах высших учебных заведений». 27 января 1911 года в Московском университете состоялось студенческое собрание против циркуляра, оно было поддержано частью профессорско-преподавательского состава.
Без специального решения руководства университета полиция не могла входить на его территорию. Но министр народного просвещения Л. А. Кассо дал санкцию на вхождение полиции — в обход руководства университета. Три руководителя университета подали в отставку со своих административных постов: ректор А. А. Мануйлов, его помощник М. А. Мензбир и проректор П. А. Минаков. «Министр не только принимает их отставку с административных должностей, но и увольняет их из университета вообще: притом, что Мануйлов — известный экономист, Мензбир — знаменитый биолог, а Минаков — один из основателей науки судебной медицины в России. Он их вообще выкидывает за дверь»,— рассказывает Макаркин. Вслед за ними 21 профессор и около 130 преподавателей и сотрудников университета тоже подают заявления об уходе. Среди них в том числе В. И. Вернадский, Ф. Ф. Кокошкин, К. А. Тимирязев, В. П. Сербский; Кассо подписывает все заявления. Министр не видел в уходе профессоров негативных последствий: они ведь плохо влияют на молодежь, подают им дурной пример. Кроме того, рассуждал он, «если они уходят, то больше не будут получать высокую зарплату от государства, а значит, не будут критиковать государство, находясь на госслужбе», объясняет политолог: «То есть он хотел подорвать материальную основу оппозиции. По-моему, это было первый человек, который взялся за такое дело в России».
Вместе с тем, среди оставшихся оказались не менее знаменитые имена. Это историк, будущий ректор М. К. Любавский, историк М. М. Богословский, юрист Л. А. Камаровский. «Первое, с чего начал новый ректор Любавский: отправился к министру Кассо хлопотать за 25 студентов, переписанных на одной из сходок полицией и подлежавших отчислению. Любавский их отстоял»,— отмечает Алексей Макаркин. Новое руководство университета проработало была до 1917 года и все это время пыталось сохранить какие-то стандарты образования, пыталась препятствовать тому, чтобы из провинции приезжали ультраправые, не очень компетентные профессора и занимали места ушедших. Многие из них, в том числе сам ректор Любавский, принадлежали к партии «Союз 17 октября», которая до самого конца 1916 года выступала за сотрудничество с правительством.
Доктор зоологии, профессор Г. А. Кожевников посвятил конфликту специальную статью, где с одной стороны уважительно высказался об ушедших, но с другой стороны, подчеркнул, что для него лично невозможно ни при каких обстоятельствах покинуть свой пост, пока он может на этом посту работать, заниматься просвещением, учить студентов, способствовать появлению новых специалистов. Статья вызвала большую дискуссию:
«Мотивы тех профессоров, которые приняли решение выйти в отставку, глубоки, нравственно высоки, и несут характер громадной жертвы во имя убеждений, так что неудивительно, что не только товарищи по университету относятся к их поступку с чувством глубокого уважения, как к акту совести, но широкая публика венчает их поступок ореолом героизма и красоты.
Но когда мы квалифицируемых поступок группы лиц как хороший, честный, благородный, то, вследствие легко проглядываемой логической ошибки, мы склонны поместить всех, такого именно поступка не совершивших, в категорию противоположной первой по нравственным качествам, снабдив их нелестными эпитетами. Прием этот совершенно понятен и ведет к грубым, непростительном ошибкам. К сложнейшим вопросам этики и убеждений нельзя применять принципы простой дихотомии определительных таблиц искусственной классификации.
Я считаю, что ни при каких обстоятельствах не следует покидать своего поста, пока само пребывание на нем не потеряло своего смысла или вследствие моей собственной неспособности делать свое дело, или вследствие того, что независящие от меня и неустранимые обстоятельства не дают мне выполнить своего долга».
Для профессоров-консерваторов остаться в университете было естественным решением, но для Кожевникова, который был человеком весьма либеральных взглядов, такое объяснение было необходимо, говорит Алексей Макаркин. «Кто-то прислушался к нему, кто-то не прислушался. Наверное, консенсусного решения на все времена нет»,— рассуждает он.
Кто в итоге окажется инициатором перемен — сотрудничающие с властью или находящиеся к ней в жесткой оппозиции? «Перемены сверху лучше — хотя бы потому, что так мы не скатываемся в пугачевщину и большевизм», — полагает Алексей Макаркин. Но «вопрос о потенциале и готовности власти к переменам в каждую историческую эпоху решается отдельно», подчеркивает он. «На каком-то этапе они приходят, причем от самых неожиданных людей. Казалось бы, от кого никаких перемен не ждали, так это от Хрущева, с его одиозной ролью в репрессиях и образом неумного сталиниста», — рассуждает эксперт. И добавляет: «Россия — страна неожиданностей, здесь всякое происходит».
Записала Наталья Корченкова
