Susan Rothenberg, Untitled, 1977, Lithograph, hand-colored with mixed media
Трамп и общество: почему он уступил, но не проиграл
Трамп набрал примерно на семь миллионов голосов больше, чем в 2016 году, улучшил свое положение среди латино- и афроамериканских избирателей, а республиканцы продемонстрировали способность удерживать Сенат. Из этого можно сделать только один вывод: 2016 год не был случайностью, пишет главный редактор Foreign Policy Джонатан Тепперман. Байден, возможно, победил на выборах, но сейчас мы все живем в Америке Трампа, отмечает он. Трамп никуда не денется, и республиканцы не открестятся от него, несмотря на то, что перед выборами многие из них признавали, что партия нуждается в реформе. Результаты для страны будут плачевными, считает Тепперман: если республиканцам удастся удержать Сенат, политический паралич последних четырех лет сохранится. Даже президентам, контролирующим Конгресс, редко удается добиться хотя бы одного-двух крупных успехов перед своими первыми промежуточными выборами, на которых они часто теряют законодательную поддержку. Трудно представить, что президент Байден, полностью лишенный поддержки Конгресса, зайдет так далеко — независимо от того, насколько хорошим переговорщиком он окажется.
Без скоординированных действий всех ветвей власти в США усугубится пандемия, экономическая ситуация станет еще более нестабильной. Разногласия, в свою очередь, только усилят поляризацию страны, все это еще больше снизит шансы на сотрудничество и, возможно, приведет к насилию. Провозглашенная Байденом цель — уладить все разногласия в стране и выстроить управление таким образом, чтобы объединить всех — сейчас кажется очень сложной задачей. Попытки Обамы сделать то же самое только подогрели упорство республиканцев и загнали большую часть общественности в опасную страну теорий заговора, например, так называемого «биртеризма» (убеждение, что президент Барак Обама родился в Кении и поэтому незаконно занимал пост президента США). Теперь, когда подход Трампа, несмотря на всю его бесполезность и уродство, был принят значительной частью страны, трудно представить, чтобы президент Байден сможет исцелить страну. Впрочем, президент Трамп даже и не пытался, заключает Тепперман.
Вызывает беспокойство тот факт, что электорат США остается столь глубоко разделенным, полагает глава Совета по международным отношениям Ричард Хаас. Избиратели разделились между двумя кандидатами примерно поровну; демократы получат Белый дом и сохранят контроль над Палатой представителей, а республиканцы сохранят контроль над Сенатом; губернаторы и законодательные собрания штатов также оказались практически поровну разделены между двумя партиями. Американцы все чаще живут в разных мирах. Они разделились на сообщества и регионы со схожими взглядами. Каждый мир смотрит собственные каналы кабельного телевидения, слушает собственные радиостанции и подкасты и посещает собственные сайты. Разделение страны происходит по большей части не по экономическому признаку. Представители всех классов голосовали за обоих кандидатов, и модели голосования по демографическим, гендерным и расовым признакам не были такими односторонними, как предсказывали многие.
Что делает результаты Трампа особенно примечательными, так это то, что их удалось достичь на фоне рекордных ежедневных 100 тысяч новых случаев Covid-19 и более 1000 смертей в сутки. Очевидно, Трамп будет и впредь пользоваться значительным влиянием, например, может существенно повлиять на выбор кандидата от Республиканской партии на следующих президентских выборах в 2024 году. Трампизм — современный американский популизм — останется мощной силой, считает Хаас. Управление страной будет затруднено, многое будет зависеть от лидера республиканцев в Сенате Митча Макконнелла и его способности и готовности работать с президентом Байденом. Совместная работа потребует компромисса и от Байдена, чему обязательно воспротивятся более идеологические члены его собственной партии.
Поствыборная обстановка в США, по словам Хааса, напоминает ситуацию в Совете Безопасности ООН: многие согласны с тем, что нынешняя система глубоко ошибочна и нерепрезентативна, но достичь консенсуса по реформе просто невозможно, поскольку любое возможное решение принесет пользу одним и навредит другим. Неудивительно, что те, кто может проиграть в результате перемен, сопротивляются им. Демократы надеялись на резкое неприятие Трампа и всего того, что он воплощает. Они его не получили. Республиканцы, наоборот, рассчитывали на переизбрание Трампа. Этого тоже не произошло. Вместо этого, выборы выявили одну страну и две нации. Им придется сосуществовать. Пока неизвестно, смогут ли они работать вместе.
Трамп и меньшинства: что демократы сделали не так
Демократы сейчас разочарованы еще больше, чем республиканцы, пишет в колонке для Washington Post журналист и политолог Фарид Закария: они надеялись на решительный разгром Трампа и изменение политического курса, и их ожидания подкреплялись успехом на парламентских выборах 2018, а также недавними опросами — правда, как оказалось, они были примерно такого же качества, как и в 2016 году. Самым большим разочарованием, несомненно, стало то, что в год, когда демократы полностью приняли идеи мультикультурализма и таких движений, как Black Lives Matter, Трамп, похоже, получил больше голосов меньшинств, чем любой республиканец начиная с 1960 года, в том числе самый большой процент голосов афроамериканцев с 1996 года.
Отчасти дело в экономике, признает Закария: многие из групп меньшинств процветали на протяжении большей части президентства Трампа и, похоже, не хотели обвинять его в пандемии коронавируса и последующем экономическом коллапсе. Пандемия добавила Трампу избирателей и в том смысле, что пока демократы были сторонниками ограничений в связи с Covid-19, республиканцы выступали за снятие локдауна и открытия экономики.
Но собственная интерпретация этих результатов Фарида Закарии «основана на чувствах, которые он всегда испытывал по поводу идеологии мультикультурализма Демократической партии». Эта идеология объединяет самый широкий спектр этнических, расовых и религиозных группы в один монолит «меньшинства». Подход демократов заключается в том, что группы меньшинств сталкиваются с глубокой, системной дискриминацией и нуждаются в защите в виде активных мер со стороны правительства. Эта установка уходит корнями в опыт чернокожих, и для них она в полной мере применима: Америка обращалась с чернокожими жестоко, проводя политику, которая разрушала их семьи и относилась к ним как к недочеловекам или гражданам второго сорта. Исторические структурные барьеры оставили неизгладимый отпечаток, и дискриминация сохраняется по сей день. Но у других иммигрантов — которые, как правило, прибыли в США добровольно, а не скованные цепями — был, как правило, совсем другой опыт. «Мы тоже сталкивались с дискриминацией, но все же мы оказались в стране, которая в целом была гораздо более открытой и восприимчивой для иностранцев, чем большинство других мест», — вспоминает Фарид Закария.
Идеология, рожденная в результате обращения с афроамериканцами, кажется фальшивой для других американских иммигрантов и их потомков. «Жестокое обращение со стороны белых американцев — не какой-то единственный обжигающий опыт, который определяет нашу политику. Некоторые из нас социал-либералы, другие консерваторы. Некоторые выступают за свободный рынок, в то время как другие требуют более активной роли государства. Кто-то стремится ассимилироваться, дистанцируясь от новых иммигрантов или чернокожих, причем некоторые из самых расистских американцев, которых я знаю, сами являются представителями “меньшинств”», — пишет журналист. Даже политические взгляды афроамериканцев различаются гораздо сильнее, чем можно себе представить. Например, недавний опрос Gallup показал, что только 19% чернокожих американцев хотят меньшего присутствия полиции в своих районах, в то время как 61% хотят того же количества, а 20% и вовсе — чтобы в их районе было больше полицейских.
В завершение Закария приводит пример из своей жизни — о том, как он почти всегда оставлял пустыми строки в анкетах, в которых запрашивалась этническая или расовая принадлежность (кроме случаев, когда это требуется по закону). «Я не считаю правильным использовать трагедии, которые затронули чернокожих, коренных американцев и других людей, действительно столкнувшихся с дискриминацией. Но больше всего я всегда хотел, чтобы меня судили по моему внутреннему содержанию, а не по цвету моей кожи, — цитирует Закария Мартина Лютера Кинга и обращается к демократам: — Самое большое стремление многих меньшинств — просто быть обычными американцами, с которыми обращаются не хуже, но и не лучше, чем со всеми остальными».
Трамп и многосторонний мир: почему международные институты все еще важны для США
Дональд Трамп может и презирал международные организации, но именно его президентство напомнило миру о важности эффективных и устойчивых институтов, пишет профессор Гарвардского университета и бывший глава Национального совета по разведке (США) Джозеф Най-младший. В 2016 году Трамп аргументировал свою неприязнь тем, что многосторонние институты в послевоенном мире привели к тому, что многие страны якобы обогащались за американский счет. С помощью этого популистского заявления Трамп перевел внутреннее недовольство в сферу внешней политики, связав экономические проблемы с торговыми сделками с Мексикой и Китаем и иммигрантами, которые якобы занимают рабочие места. Во всех грехах он обвинил послевоенный либеральный миропорядок.
Американские президенты — от Рузвельта до Трампа — никогда и не были идеальными институциональными либералами. Поддержка Эйзенхауэром тайных операций в Иране и Гватемале и Кеннеди — на Кубе несовместима со строгим прочтением Устава ООН, Рейган игнорировал постановление Международного суда, признавшее минирование его администрацией никарагуанских гаваней незаконным, а Билл Клинтон бомбил Сербию без резолюции Совета Безопасности. Тем не менее до 2016 года американские президенты в большинстве случаев поддерживали международные соглашения и добивались их продления, будь то Договор о нераспространении ядерного оружия при Джонсоне; соглашения о контроле над вооружениями при Никсоне; Рамочная конвенция ООН об изменении климата при Буше-старшем; Всемирная торговая организация и Режим контроля за ракетными технологиями при Клинтоне; или Парижское соглашение по климату при Обаме.
Критиковать многосторонние институты стала лишь администрация Трампа: вышла из Парижского климатического соглашения и Всемирной организации здравоохранения. В 2018 году госсекретарь Майк Помпео заявлял, что «многосторонность стала рассматриваться как самоцель»: «Чем больше договоров мы подпишем, тем якобы в большей безопасности мы будем». Многосторонние институты создают ценные модели поведения, подчеркивает Най: это больше, чем формальные организации, которые иногда костенеют и нуждаются в реформировании, это целый режим правил, норм, сетей и ожиданий, которые создают социальные роли, влекущие за собой моральные обязательства. Например, семья — это не организация, а социальный институт, который отводит родителям роль, которая влечет за собой моральные обязательства по отношению к долгосрочным интересам их детей, объясняет Джозеф Най.
Реалисты утверждают, что международная политика анархична и, следовательно, имеет нулевую сумму: моя выгода — это ваша потеря, и наоборот. Однако в 1980-х годах политолог Роберт Аксельрод использовал компьютерные турниры, чтобы показать, что рациональное намерение смошенничать, которое может возникать, если вы играете один раз, может трансформироваться, если речь идет об игре вдолгую.
Конечно, иногда институты могут потерять свою ценность и стать нелегитимными. Администрация Трампа утверждала, что такие институты, как ВТО, «гулливеризовали» США: «лилипуты» использовали многосторонние институциональные нити, чтобы помешать американскому гиганту использовать силу, которая есть у него в любых двусторонних переговорах. Пересматривая различные торговые соглашения таким образом, чтобы нанести ущерб альянсам ВТО и США, администрация Трампа показала, что США, как самая могущественная страна в мире, могут разорвать эти нити и максимально увеличить свое влияние в конкретных переговорах. Но США также могут использовать такие институты, чтобы обязывать других поддерживать глобальные общественные блага, отвечающие их собственным и долгосрочным интересам. Но если госсекретарь при Рейгане Джордж Шульц сравнивал внешнюю политику США с работой терпеливого садовника, то Трамп жаловался на безбилетников, которые едут в управляемом США автобусе.
В наш век транснациональной взаимозависимости изоляция — не вариант, а национализм против глобализации — ложный выбор. Вирус или атом углерода не уважают политические границы. Мы должны научиться сочетать сильную национальную идентичность и глобальную озабоченность. США — это не только жесткая военная и экономическая мощь, но и мягкая сила притяжения, основанная на открытой и инклюзивной культуре, либерально-демократических ценностях. Как правильно сказал Генри Киссинджер, мировой порядок зависит от способности ведущего государства сочетать власть и легитимность. Это невозможно без институтов.
В новом, более сложном мире, когда у США нет существенного перевеса на международной арене, они должны сотрудничать с другими странами и использовать свою мягкую силу для привлечения их к сотрудничеству. Успех внешней политики Джо Байдена будет зависеть от того, насколько быстро мы сможем заново усвоить эти институциональные уроки, заключает Най.
