3 ноября 2020 года в США пройдут очередные президентские выборы: конкуренцию Дональду Трампу составит выдвиженец демократов Джо Байден. Почему Трамп после четырех лет руководства страной все еще выглядит кандидатом против истеблишмента, кто его избиратели и готов ли он прибегнуть к манипуляциям в случае поражения? Как отсутствие прогрессивных реформ связано с прекращением Холодной войны, почему в США возобновились войны памяти и что сейчас представляет собой американское общество? На эти и другие вопросы в преддверии выборов отвечает американист Иван Курилла.
Чем уникальны эти выборы?
Я хорошо помню выборы 2016 года. Вечер подсчета голосов я провел со своими друзьями-профессорами в общежитии Гарвардского университета. Задолго до полуночи стало ясно, что Хиллари Клинтон проигрывает, и вместо планировавшегося празднования, мы просто пошли по домам. Настроение у всех сильно упало. Действительно, Америка в этот момент поняла, что общество находится в глубоком кризисе. Я предполагаю, что Трамп был не причиной кризиса, а его симптомом. То, что его избрали, означало, что в обществе уже существовал большой раскол. Этот раскол впервые стал настолько очевидным, американцы осознали, насколько глубока пропасть между теми, кто шел по либеральному пути вслед за демократами, вслед за Бараком Обамой и Хиллари Клинтон и теми, кто вдруг решился проголосовать за Трампа.
Сейчас прошло четыре года и мы стоим на пороге новых выборов в США. Трамп до сих пор рассматривается как кандидат против истеблишмента, который идет против старой элиты, в которой люди семьями занимают или пытаются занять Белый дом, то Буш-старший и его сын, то жена бывшего президента. В то же время Байден, несмотря на то, что он всего лишь претендент на Белый дом (и мог бы быть им и в 2016 году), а не человек, занимающий его, выглядит как олицетворение того старого истеблишмента: он в коридорах вашингтонской власти уже больше 40 лет, уже выдвигался в президенты. В каком-то смысле это некая переигровка того, что произошло четыре года назад. Интересно, как сегодня американцы ответят на тот же самый вызов.
Нынешние выборы необычные еще и потому, что никогда в американских выборах не участвовали такие пожилые люди. Трампу сейчас 74, Байдену через месяц будет 78. Эта поколенческая проблема очень интересна: после того, как закончилась Холодная война, президентами США (за исключением Барака Обамы) были люди одного и того же 1946 года рождения: Билл Клинтон, Буш-младший и Трамп. Одно поколение пришло к власти в 1992 году и власть не уступает. Эта ситуация, возможно, результат случайного стечения обстоятельств, но тем не менее очень символически важная. Я думаю, что уже через четыре года за первые места в американской политике будут бороться совершенно неизвестные нам молодые люди, из нового поколения.
Какое место сейчас занимает Америка в мире?
Роль США в мире меняется и это сказывается и на внешней, и на внутренней политике. В пору Холодной войны США были лидером половины Земного шара — в значительной степени потому, что в них видели защиту, какой-то зонтик и источник экономической помощи; какие-то страны вообще спекулировали на этом: не поможете нам, поможет СССР. И в 1990-е годы беднейшие страны мира вдруг оказались никому не интересны, потому что раньше за них боролся Советский Союз и США, а теперь за них никто не борется. Европейские страны, которые тоже долго были членами НАТО и смотрели на США как на своего главного защитника, союзника и источника экономической помощи, вдруг оказались в ситуации: а зачем нам теперь США, если угроза со стороны Советского Союза пропала? Оказалось, что у самих США меньше рычагов для того, чтобы руководить миром, после того, как исчез СССР. Парадоксальный результат окончания Холодной войны заключался в том, что мир стал более самостоятельным и в США стали нуждаться меньше. Да, до сих пор это самая сильная и самая влиятельная держава, но это уже совсем не тот жандарм мира, которыми они были раньше, и в этом смысле менее вовлеченная в мировые события страна. Сегодня США сбрасывают с себя какие-то общемировые обязательства (Трамп выходит из ВОЗ и других международных организаций и соглашений, сокращает американскую долю в НАТО), что для США может быть и хорошо, а вот для мира может быть в целом опасно: мы видим, как очаги напряженности возрастают в разных регионах мира, а жандарма больше нет.
Во внутреннем развитии США тоже произошел интересный поворот, потому что Холодная война дисциплинировала не только союзников США, но и американское общество и государство. Некоторые исследователи сейчас полагают, что, не будь Холодной войны, возможно, десегрегация юга США в конце 50-х — начале 60-х годов не состоялась бы. Десегрегация была связана с мировым соперничеством США и СССР. Америка хотела выглядеть более привлекательно, поэтому федеральные власти США, исходя из внешнеполитических задач, вынуждены были реформировать внутреннюю политику. Как только это соревнование прекратилось, американское правительство совершенно утратило стремление модернизировать страну. Мы видим, что даже реформаторы либерального образца, как Барак Обама, не находят поддержки среди собственных элит. У этих элит возникает условный вопрос «А зачем нам это надо?». Нет этого аргумента внешнеполитического. Это очень любопытно.
Ну и поскольку теперь нет внешнего раскола, этот раскол пришел внутрь американского общества. Мы вдруг увидели, что вот этих «больших, значимых, других» американцы теперь ищут не за рубежом, в далеком Советском Союзе, а по соседству, в людях, которые совершенно по-другому думают о многих важных вещах. Я не хочу, чтобы прозвучало так, что вся причина внутриполитического раскола в Америке — это окончание Холодной войны, но какая-то связь между этими событиями определенно есть.
Снос памятников в США — это следствие правления Трампа? Какую роль играют войны памяти в жизни американского общества?
Войны памяти начались все же не при Трампе, как и многое, что приписывается его президентству. Мы видим, что споры вокруг памяти обостряются в такие моменты, когда возникает политический кризис, из которого нет четкого выхода. Предыдущий большой политический спор вокруг памяти происходил в конце 1990-х годов. Это известная многим история, когда Смитсоновский институт в центре Вашингтона решил устроить выставку, посвященную 50-летию бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Кураторы проекта хотели поставить вопрос: надо ли было сбрасывать бомбу или это неправильно, можно ли считать, что это спасло американцам жизнь или погубило много мирных жителей, было ли это началом Холодной войны или окончанием горячей. Когда про эту выставку узнали американские консерваторы, это вызвало огромный скандал, который потом вспоминали еще долго. Республиканцы обвинили демократов в том, что они потворствовали такому антипатриотическому начинанию. Все это привело к тому, что выставка прошла совершенно в другом виде, никаких подобных вопросов там не поднималось, а директора музея и куратора выставки уволили.
И вот, как мы видим, вопросы об отношении к прошлому вдруг обострились в этом году. Что объединяет эти два периода? Посмотрим на политическую ситуацию 1995 года: тогда республиканцы потеряли надежду политического реванша, они жаловались на Клинтона, что он занял собой всю политическую дорогу слева направо и невозможно выбрать такую повестку дня, в которой Клинтона можно обойти. И когда у республиканцев не было возможности критиковать Клинтона политическим языком, то возникла идея критиковать его через историю. И теперь появился вот этот скандал о том, что демократы якобы потворствуют антипатриотическому переписыванию нашей истории. Вдруг в 2017 году мы увидели, что примерно в такой же ситуации, как республиканцы в 1995-м, оказались демократы. У них не оказалось каких-то политических идей, достаточно новых и привлекательных, чтобы подвинуть Трампа. Памятники югу, памятники рабовладению стали олицетворением того, что демократам не нравится в сегодняшнем президенте. В этом смысле историческая политика — это такой паллиатив: мы не можем бороться с Трампом, тогда мы будем бороться с памятниками прошлого, припишем этому памятнику значение того, что мы не любим и будем сносить памятник, раз мы не можем снести Трампа и его сторонников. То же самое, но с обратными знаками, происходило в конце 1990-х.
Одновременно с этим процессом идет содержательное переосмысление представления о себе как о нации. Это страна белых мужчин, которые всегда везде доминировали, или это страна многонациональная и гендерно разнообразная? Представление о том, что Америка — это страна не только белых и не только мужчин, сразу проецируется на прошлое. Атака идет в основном на памятники времен Гражданской войны. Сначала речь идет о том, что надо снести памятники южанам, потому что они символизируют рабовладельческий строй, потом возникает вопрос: а что мы поставим на этом месте? На это место ставят условно Линкольна, то есть победителя от северян. Но тут возникает второй слой: Линкольн, так же как и Ли, и южане, такой же белый мужчина. Затем начинают атаковать памятник Линкольну, где он помогает встать черному рабу. Снова возникают протесты: почему черный раб изображен как униженный субъект, которому надо помогать? Тогда возникают идеи о создании памятников черной женщине Гарриет Табмен, которая боролась против рабства. <…> Если места памятников южнам займут памятники героям движения за гражданские права вроде Мартина Лютера Кинга, то это и будет означать, что фокус американской истории переместился и представление о сегодняшних американцах тоже станет другим.
Очень чувствителен к этому, как всегда, Голливуд. Тему меняющегося прошлого эксплуатируют очень активно: например, последний фильм Нолана, в котором главная идея, что будущее ненавидит свое прошлое и уничтожает его. Здесь очень много интересных процессов, и я думаю, что они еще не закончились и мы будем с большим интересом наблюдать за ними дальше.
Избиратели Трампа — кто они?
René Burri, Fort Rohtas, 109 miles from Rawalpindi, 1963
Хиллари Клинтон накануне предыдущих выборов высказалась, что за Трампа голосуют только одни deplorables («неудачники», «убогие») — очень обидное, уничижительное слово она использовала, которое потом взяли на вооружение пропагандисты Трампа. Трамп действительно в каком-то смысле вернул право голоса значительной части тех американцев, которым казалось, что они уже ни на что не влияют. Многие из них живут в глубинке, возможно, не имеют хорошего образования. И если вы посмотрите на то, как быстро менялась американская политическая культура в последние десятилетия, то станет ясно, что люди живут гораздо дольше, чем меняются политические предпочтения. Многие хорошо помнят сегрегацию, как черных не пускали в рестораны, в вагоны, или сажали в другую часть автобусов; многие помнят времена, когда женщины не имели возможности получить хорошее образование и должны были работать на определенного типа должностях; только в 1990-е люди начали рассказывать о своей гомосексуальной ориентации — тогда это было большим героизмом. И проходит буквально 20-30 лет и это все становится нормой. А когда все эти вещи становятся не только нормой, но и в них нельзя усомниться, это вызывает большое недовольство консервативной части населения. Люди не готовы так быстро менять свои давно усвоенные представления. С нашей либеральной стороны эти представления неправильные, отсталые, но у половины Америки, у тех, кто голосовал за Трампа на прошлых выборах, было представление, что их не слушают, и наконец пришел человек и говорит все так, как есть. В этом смысле Трамп расширил демократию, расширил базу людей, которые участвуют в политическом процессе США.
Несмотря на то, что выразителями интересов рабочего класса традиционно считались демократы, а не республиканцы, теперь произошла большая партийная перегруппировка. Оказалось, что для тех бедных, которые не являются представителями каких-то меньшинств (условно для бедного белого рабочего, который считает, что он бедный из-за того, что его работу занимают иммигранты), Трамп ближе — в том числе потому, что он эксплуатирует националистические взгляды и обещает остановить иммигрантов.
Мне запомнились политические наклейки на бамперы, которые я видел в Америке. На них определялось, кто такие демократы и кто такие республиканцы — я считаю, что это одно из лучших определений. На одной было написано «Голосуй за демократов! Это легче, чем работать!», а на другой — «Голосуй за республиканцев. Это легче, чем думать». То есть за республиканцев голосуют те, кто сам про себя считает, что он много работает, а избирателей демократов считает людьми, которые уклоняются от работы разными способами. А за демократов голосуют те, кто сам себя считает более умным и таким образом заботится об обществе, а не только о себе. И это, конечно, упрощает, но одновременно и схватывает глубинную разницу между одной и другой партиями.
Прибегнет ли Трамп к манипуляциям в случае поражения?
Эта тема действительно обсуждается несколько последних недель. Причем есть и встречные обсуждения: Хиллари Клинтон в каком-то из выступлений посоветовала Байдену не признавать поражение до последнего, если он проиграет. И это дало основание республиканцам сказать, что на самом деле это не Трамп угроза, а Байден с Хиллари. Но из того, что я наблюдаю, мне кажется, что эти обвинения — это чисто предвыборное нагнетание ситуации. Опросы сторонников и республиканцев, и демократов, показали, что ни там, ни там большинство, 70-80%, не ожидает того, что кто-то будет оспаривать свой проигрыш. Кроме того, система власти в США все-таки выстроена так, что президент, который вдруг решит не признавать выборы в условиях, когда результаты очевидны, окажется в изоляции даже в своей собственной партии. Все-таки есть институты, которым уже более двухсот лет, и они просто так не готовы будут признать такие действия.
Последний раз, когда президенту всерьез советовали не уходить в отставку в связи с проигрышем на выборах, был в 1800 году, когда второй президент Джон Адамс проиграл Томасу Джефферсону. Ему советовали не уступать пост, потому что Джефферсон «опасный человек», «радикал», который «зальет всю страну кровью», но Адамс-таки уступил место. Многие политологи считают, что американская демократия как раз в этот момент началась: не тогда, когда придумали Конституцию, а когда впервые действующий президент участвовал в выборах, проиграл их и уступил свое место. Это случилось в 1800 году, 220 лет назад, и с тех пор не было ни одного случая, когда президент не признал бы результаты выборов.
Трамп, конечно, экстравагантный человек, но он же не один там. И, несмотря на всю его экстравагантность и фактор личности, президентство — это целые институты. Так что я себе не представляю такого развития событий. Это скорее предвыборное накачивание своих потенциальных избирателей для того, чтобы они пришли на избирательные участки.
Как исход предстоящих выборов в США может повлиять на глобальный миропорядок?
Думаю, что эти выборы не будут решающими. Если Трамп победит, то в том или ином виде он будет продолжать то, что начал, и кризис будет продолжаться. А если победит Байден, то я тоже не вижу, что он сможет переломить это течение.
Собственно почему, как мне представляется, Байден оказался кандидатом в президенты? Потому что еще в январе, феврале и даже в марте этого года казалось, что Трамп практически со стопроцентной вероятностью побеждает на этих выборах. И значительная часть более молодых, амбициозных политиков-демократов просто сошла с дистанции заранее, решив не тратить свой шанс в этом году, а побороться за президентский пост через четыре года. Потом все пошло не так, как было задумано, Covid-19 и эпидемия сделали шансы демократов гораздо более реальными. Но та молодежь, которая как-то может повлиять или предложить новую повестку дня для мира, пока сидит где-то в запасе. Или, может быть, она проявится в лице вице-президента, если президентом станет Байден. Камала Харрис — это новое лицо американской политики.
Но сам Байден — это все-таки старая часть того истеблишмента, и в лучшем случае он сможет отыграть какие-то решения Трампа, вернуть на момент 2016 года, когда уходил Обама. Но это не новые решения, это не новые ответы на глобальные вызовы. Ответы на глобальные вызовы мы увидим уже на следующих выборах 2024 года. Я не ожидаю радикальных перемен в Америке или радикальной смены роли Америки в мире в следующем году. Эти выборы не такие судьбоносные, как могло бы быть.
Записала Наталья Корченкова
