Энн Эпплбаум: «Только провал может заставить россиян усомниться в смысле и цели колониальной идеологии»

Термин off-ramp, в буквальном смысле означающий съезд с главной дороги, ассоциируется с конструкцией, которую можно построить из бетона и стали. Но сейчас любой, кто использует это выражение применительно к Украине — а многие делают это на самых разных уровнях, в правительстве, на радио и в миллионах частных бесед — использует его в метафорическом смысле, имея в виду возможность предложить воюющей стороне мирный компромисс, чтобы избежать дальнейшего кровопролития, то есть, в данном случае сделку, которая могла бы убедить Владимира Путина остановить войну. Некоторые полагают, что такая сделка была бы возможна, если бы дипломаты были готовы приложить к этому усилия или если бы Белый дом не был так воинственно настроен. Хорошая идея. Но, к сожалению, предположения, лежащие в основе этого убеждения, ошибочны.

Первое предположение заключается в том, что российский президент на самом деле хочет положить конец войне и ищет способ сохранить лицо, избежав, пользуясь словами президента Франции Эммануэля Макрона, дальнейшего «унижения». Путинская армия действительно показала себя неэффективно, неожиданно отступила с севера Украины и, по крайней мере временно, отказалась от идеи уничтожения украинского государства. Она понесла гораздо большие потери, чем кто-либо ожидал, потеряла внушительное количество военной техники и продемонстрировала логистическую некомпетентность. Но теперь она перегруппировалась на восточном и южном направлениях, где ее цели остаются дерзкими: вымотать украинские войска, изнурить международных партнеров Украины и истощить украинскую экономику, которая, возможно, уже сейчас сократилась вдвое.

Российская экономика, все еще поддерживаемая доходами от нефти и газа, сейчас сталкивается с куда меньшими проблемами, чем украинская. Российскую армию, похоже, совершенно не волнует ни то, что о ней подумают люди, ни то, сколько солдат погибнет в войне. Так что Путин вполне может полагать, что ему еще предстоит победить в долгосрочной войне и взять измором не только юг и восток Украины, но в конечном счете и Киев. Именно это кремлевские пропагандисты до сих пор внушают россиянам: на государственном телевидении российская армия торжествует, солдаты защищают мирных жителей, а зверства творят только украинцы. Никто не готовил Россию к чему-либо, кроме абсолютной победы.

Второе предположение состоит в том, что даже если бы Россия пошла на переговоры, она все равно придерживалась бы подписанных ею соглашений. Даже обычное прекращение огня предполагало бы уступки с обеих сторон, не говоря уже о чем-то более существенном. При этом нормальной частью российской внешней политики — как и внутренней пропаганды — стала наглая ложь. В преддверии войны высокопоставленные российские чиновники неоднократно отрицали свои намерения вторгнуться в Украину, госканалы высмеивали предупреждения Запада о грядущем вторжении, а Путин лично обещал президенту Франции, что никакой войны не будет. Но ничего из этого не было правдой. Точно так же нельзя верить никаким будущим обещаниям российского государства, пока оно находится под контролем Путина.

Кроме того, Россия не кажется заинтересованной и в соблюдении многочисленных международных договоров, включая Женевскую конвенцию и Конвенцию ООН о геноциде, которым она теоретически обязана следовать. Поведение российских войск в этой войне демонстрирует, что не существует такого международного соглашения, соблюдения которого можно было бы ожидать от Путина. Что бы он ни пообещал на мирных переговорах, западные чиновники должны исходить из того, что украинцы, переданные России, подвергнутся арестам, террору, массовым грабежам и изнасилованиям в беспрецедентных масштабах; что украинские города будут присоединены к России вопреки воле народа; и что, как и в 2014 году в Донбассе, любое прекращение огня будет временным и продлится только до тех пор, пока российская армия не перегруппируется. Путин ясно дал понять, что уничтожение Украины является для него важнейшей, даже экзистенциальной целью. Разве есть какие-то доказательства, что он решил от этой цели отказаться?

Третье предположение заключается в том, что в украинском правительстве — в его нынешнем или любом другом составе — есть политическая воля обменять территории на мир. Но пойти на это означало бы вознаградить Россию за вторжение и признать, что Россия имеет право похищать лидеров, убивать мирных жителей, насиловать женщин и вывозить с территории Украины кого угодно. Какой украинский президент или премьер-министр мог бы согласиться на эту сделку и остаться при этом на своем посту? Кроме того, в этом случае любая временно уступленная территория рано или поздно станет источником мятежей и партизанского движения, потому что украинское население не сможет бесконечно терпеть такие пытки. Уже сейчас партизаны в Мелитополе, оккупированном с первых дней войны, утверждают, что убили нескольких русских офицеров и совершили диверсии. Подполье зарождается в оккупированном Херсоне; появится оно и в других местах. Уступка территории во имя мира просто заложит основу для другого будущего конфликта; прекращение одного вида насилия приведет к другим видам насилия.

Это не значит, что война может или должна продолжаться вечно или что дипломатии здесь вообще не место. Это также не означает, что американцы и европейцы должны закрывать глаза на реальные вызовы, перед которыми затянувшийся конфликт поставит Украину. Западная коалиция, поддерживающая Киев, безусловно, может развалиться, а волна адреналина, которая до сих пор удерживала украинскую армию и руководство страны на плаву — прекратиться. Проблемы с экономикой Украины могут ухудшиться, что сделает их борьбу намного более сложной или даже невозможной.

Но даже в этом случае off-ramp остается нерелевантной метафорой и неверной целью. Запад не должен предлагать Путину сделку; нашей целью, нашим эндшпилем должно быть его поражение. Быстрое поражение или даже, по выражению Макрона, унижение — это единственное решение, дающее хоть какую-то надежду на долговременную стабильность в Европе. На самом деле, российский президент должен не только прекратить войну; он должен осознать, что решение ее развязать было ужасной ошибкой, которая больше не должна повторяться. Окружающие его люди — командующие армией, руководство спецслужб, представители бизнес-сообщества — должны прийти к точно такому же выводу. И простые россияне со временем — тоже.

Это поражение может выражаться в нескольких формах. Оно может быть военным <…>, а может быть экономическим, приняв форму временного газового и нефтяного эмбарго <…>; или же может включать в себя создание новой архитектуры безопасности, включая даже своего рода членство Украины в НАТО. Какую бы форму ни приняло это поражение, оно должно существенно отличаться от Будапештского меморандума 1994 года, который дал Украине «гарантии» безопасности, не значащие вообще ничего.

Поражение может также включать в себя и более широкие санкции в отношении не нескольких избранных миллиардеров, а всего российского политического класса. Фонд борьбы с коррупцией во главе с ныне заключенным Алексеем Навальным составил список из 6000 «коррупционеров и разжигателей войны», а Европарламент уже призвал к санкциям против этой группы. Если этому призыву последуют и другие, может быть, кого-то из правящей элиты, наконец, заставят начать искать новую работу или, по крайней мере, начать говорить о том, как добиться перемен.

<…> Американская администрация ясно понимает, что поражение, отстранение или смещение Путина — единственный исход, обеспечивающий долгосрочную стабильность в Украине и остальной Европе. Джо Байден сказал в марте, что Путин «не может оставаться у власти». А в апреле министр обороны США Ллойд Остин выразил надежду «увидеть, что Россия будет ослаблена до такой степени, что она не сможет делать то, что она сделала, вторгшись в Украину». Оба эти заявления были восприняты как оплошность <…>, но, по правде говоря, они были наполовину сформулированными признаниями неприглядной реальности, с которой никто не хочет сталкиваться: любое прекращение огня, позволяющее Путину одержать хоть какую-то победу, будет нестабильным по своей сути, потому что оно подтолкнет его к тому, чтобы попытаться еще раз. Как победа в Крыму не удовлетворила Кремль, так и победа в Херсоне не удовлетворит Кремль.

Я разделяю страхи тех, кто опасается, что перед лицом неминуемой потери Путин попытается применить химическое или ядерное оружие; я переживала из-за этого и в самом начале войны. Но отступление из Киева и Харькова свидетельствует о том, что Путин все-таки не иррационален. Он прекрасно понимает, что НАТО является оборонительным союзом, потому что тот принял заявки Швеции и Финляндии без лишних разговоров, а генералы альянса ведут расчеты и просчитывают все затраты. Они прекрасно понимали, что цена первых успехов России была слишком высока. Цена применения тактического ядерного оружия будет намного выше: оно не принесет военного эффекта, зато разрушит все оставшиеся отношения России с Индией, Китаем и остальным миром. Сейчас нет никаких признаков того, что ядерная угроза, которая так часто упоминается российскими пропагандистами, реальна.

Наоборот, истинное поражение может привести к расплате, которая должна была произойти еще в 1990-е годы. Тогда Советский Союз распался, а Россия, став его правопреемницей, сохранила все ловушки и безделушки советской империи — свое место в ООН, посольства, дипломатическую службу — за счет других бывших советских республик. 1991 год был тем моментом, когда россияне должны были осознать всю безрассудство имперского размаха Москвы, понять, почему так много соседей ненавидят и боятся их. Но этот урок не был усвоен. В течение десяти лет Путин убеждал многих россиян, что Запад и остальной мир чем-то им обязаны, а дальнейшие завоевания территорий оправданы.

Военные потери могут стать отправной точкой для национального самоанализа или серьезных перемен, как это часто случалось в России в прошлом. Только провал может заставить россиян усомниться в смысле и цели колониальной идеологии, которая на протяжении десятилетий неоднократно приводила к обнищанию и разрушению экономики и общества — их собственной и их соседей. Еще один замороженный конфликт, еще одна план временного сдерживания, еще один компромисс, позволяющий «сохранить лицо», не положит конец российской агрессии и не приблизит установление мира.