«Западный либеральный консенсус — не только трансатлантический, но и внутриевропейский, распадается буквально у нас на глазах»
30 лет назад рухнула Берлинская стена, вслед за ней — железный занавес. Европа объединилась, и казалось, что это навсегда. Теперь отношения между Россией и миром Запада, да и между самими западными странами изменились. Международные организации больше не являются площадками для поиска консолидированных решений, многие страны испытывают тяжелый внутри- и внешнеполитический кризисы, а принципы ненасилия и нерушимости границ больше не являются незыблемыми.
Что могло бы помочь вернуть взаимопонимание на европейском континенте? Какую роль в этом могут сыграть медиа? И нужно ли вообще единое европейское пространство? Об этом рассуждали эксперты на форуме «В поисках утраченного универсализма», который прошел в Берлине 27-28 ноября 2019 года.
«В обсуждении ценностей, вокруг которых все могли бы объединиться — главный вызов будущего времени»
Константин Эггерт, журналист — о новом мире без Холодной войны:
Холодная война отходит все дальше, все меньше воспринимается как нечто очень важное, и международные организации пытаются найти новую роль в новую эпоху. В связи с утерей глобального противостояния с одной стороны и интернационализацией рынков — с другой, у многих стран возникает желание продвигать национальные интересы для того, чтобы добиться прибыли для своей страны, выиграть выборы у себя дома, создав там рабочие места и подняв экономику, но при этом меньше внимания обращать на какие-то принципы, меньше делать исключения в вопросах международного права и защиты прав человека. Потерялся смысл существования глобального Запада, осознания себя как некоего целого. Ситуация требует другого взгляда на то, что такое сегодня этот самый глобальный Запад и настолько ли он един. Проблема не в Трампе или ком-то еще, а в том, чтобы понять, на каких новых принципах и ценностях строить международные организации.
Теперь у нас есть глобальная информационная среда и полная прозрачность. В этих условиях происходят глобальные изменения в нашем понимании мира, потому что сейчас все знают всё, но при этом одновременно никто не знает ничего. Уже намного труднее найти консенсус — в том числе и странам, которые смотрят на какие-то вещи одинаково, — потому что в мире, в соцсетях бушует глобальная информационная война всех со всеми.
То, что сейчас принято называть волной популизма, симпатией к авторитаризму, патернализмом, поставило очень важный вопрос, на который не надо было отвечать в годы Холодной войны: что такое демократия? Это большой вопрос и ответа у меня на него в данный момент нет. Важно, чтобы долгий и сложный путь к демократии не становился извинением для того, чтобы к нему вовсе не идти.
Я согласен с тем, что демократии должны быть разные и путь к ним должен быть разный. Но, наверное, нужно иметь некие общие критерии, почему, условно говоря, Япония, Бразилия, США и Литва — это демократии, а Китай, несмотря на наличие парламента, или Судан, или Турция, например, демократиями уже не вполне являются. Мы должны знать, где демократия кончается и начинается что-то другое. И я думаю, что в этом обсуждении того, что такое хорошо и что такое плохо, каковы главные ценности, вокруг которых могли бы объединиться международные организации, — в этом вызов будущего времени.
Лайла Бокхари, дипломат, бывший замминистра иностранных дел Норвегии — об альтернативных формах международных организаций:
Я считаю, что миру нужны международные организации — только они способны принимать решения по важным вопросам. Но те выводы и общие нормы, к которым мы, казалось, пришли, теперь снова пересматриваются нашими партнерами и единомышленниками, становится меньше доверия к мировым институтам.
Лидеры стран, представляющие собственные народы в международных организациях, де-факто никого не представляют. Люди чувствуют себя отчужденными от традиционного процесса принятия решений, а раз так — они будут создавать новые платформы для диалога и принятия решений, и в новом пространстве, возможно, мы найдем лидеров более чувствительных, восприимчивых к интересам своих людей. Выход США из Парижского соглашения по климату привел к тому, что страны стали искать новые пути сотрудничества по важным международным проблемам. В итоге Норвегия теперь говорит про климат не с США, а напрямую с отдельными городами и государствами.
В некоторых странах недоверие к лидерству, несогласие с принципами многосторонних отношений приводит к протестным выступлениям, например, в Гонконге или Колумбии. Мы не верим вчерашним и сегодняшним лидерам, но молодежь, которую мы видим на улицах, даст нам этих лидеров, они станут этими ответственными лидерами завтра.
Фредерик Лёйдквист, шведский дипломат — о глобальной безопасности как общем проекте:
Хельсинкский акт 1975 года стал важнейшим документом о связи между государствами в плане обеспечения безопасности с одной стороны, и уважения к демократии, правам человека и верховенству права внутри самих государств — с другой.
Именно после 1975 года всей восточной Европе диссидентские движения поняли: оказывается, мои власти подписали некий документ, где сказано, что у меня есть права и мое государство должно уважать их. Это привело к появлению Хартии-77 — программного документа (и одноименной организации) чехословацких граждан, выступавших против нарушения властями верховенства права. Все это стало одним из важных факторов, который привел в итоге к падению Берлинской стены в 1989 году и распаду Советского Союза в 1991 году.
Безопасность может восприниматься только как общий проект, основанный на единых ценностях и принципах. То есть если нет безопасности между государствами, где внутри страны основа — демократия и верховенство права, то мы получим прямо противоположное: систему с внешней агрессией и внутренне репрессивным характером. К сожалению, в последние десятилетия мы видим, что насилие теперь воспринимается как если не легитимный, то хотя бы политически возможный вариант.
В общем счете это приводит к снижению безопасности вообще как для стран, так и для народов и их представителей.
Но самое плохое, что с нами может произойти — это фатализм. История никогда на автопилоте не летала. Мое первое дипломатическое назначение было в Литву, и когда я уехал в 1997 году, вопрос о вступлении стран Балтии в ЕС и НАТО был все еще открытый и нерешенный. Это были огромные битвы, которые нужно было провести.
Будущее — это не режим автопилота, будущее не предопределено.
Елена Панфилова, эксперт в сфере противодействия коррупции — о бюрократии и ценностях
Международные организации, которые возникли в послевоенные годы, базировались на ценностном императиве — том, что немцы называют «никогда больше». Главное — мир, ради него можно даже поступиться какими-то интересами. Но сейчас мы смотрит на международные институты и видим: ценность, которую они защищают — это, увы, статус-кво. А статус-кво можно назвать стагнацией. И может быть, в нем так хорошо, что мы хотим там быть. Но является ли статус-кво ценностью? Можно ли ради него каким-то образом находить общий язык с людьми, с которыми в другой ситуации ты бы ни о чем не стал договариваться? И где слово «развитие»? Мы продолжаем латать лоскутное одеяло, доставшееся нам из ценностей прошлого, но не кроим новое одеяло.
Но может ли быть ценностным императивом организации, страны или группы стран вертикаль? Я работала в Организации экономического сотрудничества и развития. Когда-то люди приходили туда спасать Европу, но к концу 90-х люди молодые профессионалы приходили туда, чтобы заработать хорошую дипломатическую пенсию. Ничего хорошего построить невозможно, когда ты идешь куда-то работать ради хорошей пенсии. Как так случилось? Они же про ценности?
Начинаешь разбираться и выясняется, что те люди, которые пришли туда быть менеджерами, совершенно не умеют общаться с теми, которые пришли двигать ценности. Приходят активисты и говорят «я хочу ехать в Мьянму, бороться с коррупцией», а ему говорят «пиши отчет для донора, к 21:00 завтра отчет должен быть сдан, а послезавтра у нас коллективная зарядка». Столкновение бюрократической структуры с активистским порывом приводит к тому, что происходит катаклизм невероятного масштаба. Все сыпется вниз, репутация, хорошие дела, потому что слово «ценности» вылетело за скобки самого существования, а отчет донору важнее, чем то, что ты реально сделаешь в поле.
Означает ли это, что я пессимист? Нет. Я вижу, что параллельно возникают организации без президента и офиса, повязанные ценностной коммуникацией между друг другом — например, журналисты OCCRP. Гражданское общество должны составлять и профессионалы, и активисты. Будущее больших общественных организаций возникнет, когда мы переизобретем универсализм. Нам его именно надо переизобрести, в смысле и починки фундамента, и постройки нового здания на том фундаменте, но при этом выкинув весь ненужный наслоившийся мусор.
«Вопрос доверия к СМИ остается основополагающим»
Пилар Бонет, корреспондент El Pais в России и постсоветских странах — о стенах и общечеловеческом стремлении к правде:
С момента падения Берлинской стены прошло уже 30 лет, но с тех пор в мире воздвиглось очень много других стен, которые препятствуют нам повсюду. Вспомнить хотя бы сообщение между Москвой и Киевом, которое сейчас возможно только через Минск. А если вам хочется поехать в Крым из Москвы, то вы не можете потом приехать в Украину. Или если вы едете в Донбасс с российской стороны, то потом не можете переехать в Киев, а поездка в Донбасс из Киева сопряжена с целым рядом разрешений и неделями ожидания, а затем прохождением через блокпосты. В России появляется все больше ограничительных законодательных инициатив, попыток контролировать Фейсбук, печатные и сетевые издания.
Но есть универсальное, общечеловеческое стремление к правде, стремление к демократии, стремление к свободе. Это присуще каждой культуре. Журналистика как ранее, так и теперь обязана исповедовать единственный принцип — принцип сообщения о правдивых событиях в меру своей принципиальности и профессионализма. Сапожник будет существовать до тех пор, пока мы вынуждены пользоваться обувью. Пока люди стремятся к правде, будет существовать журналистика.
Натали Нугайред, бывший главный редактор Le Monde, обозреватель The Guardian — о доверии и ответственности журналистов:
Я думаю, медиа несут ответственность именно в тех областях, где политика поляризована. Во время президентской кампании Дональда Трампа никто ведь не ожидал, что его изберут. Он путешествовал по всем Соединенным Штатам, регулярно давал интервью, и, будучи человеком с опытом в индустрии развлечений, прекрасно знал, какая аудитория его слушает. И только потом задним числом американские журналисты стали размышлять о том, что же произошло, как же мы позволили этому произойти. Сейчас я вижу похожую картину в Великобритании, где медиа активно способствуют Брекзиту. Это, конечно, не единственная причина, но тем не менее свой вклад они сделали, и я вижу результаты этого явления, каким образом оно вошло в умы людей за годы и с этим очень сложно справиться за несколько недель.
Я начинала работать журналистом в 1989 году, и я думала, что результат моей работы как-то распространится на все общество и будет способствовать демократии и появлению рациональных споров по рациональным фактам. Теперь все стало куда как более сложно: целый океан контента, целый океан порой очень дурной журналистики, идет преднамеренная дезинформация, теории заговоров всякие… Это ответственность, которая на нас лежит — восстановить доверие к СМИ. И один из способов это сделать — стать гораздо ближе к людям. Мы должны быть на земле, мы должны быть на месте. Мы должны уезжать из наших удобных столиц в командировки. А если мы этого не делаем, то это становится одной из причин, по которой случился Брекзит, одна из причин, по которой случилось избрание Трампа в США, одна из причин феномена «желтых жилетов» во Франции. Это означает, что медиа во многих странах просто не слушают свой народ, своих людей. Поэтому вопрос доверия становится основополагающим.
Сильви Кауффман, обозреватель Le Monde — о том, как меняется отношение к поиску правды в авторитарных странах:
Как журналист может работать в нелиберальной или авторитарной среде? Я думаю, что так же, как и мы, просто это гораздо сложнее. Но даже в условиях, где журналисты вынуждены рисковать своей жизнью, теперь что-то меняется.
В Словакии полтора года назад был убит журналист Ян Куцьяк, занимавшийся расследованиями. Его убийство настолько возмутило общество, что люди вышли на улицы. И это сыграло большую роль в политической жизни: премьер-министр был вынужден уйти в отставку, президентом страны была избрана Зузана Чапутова, юрист по образованию, которая рьяно отстаивает принципы верховенства права. Журналисты из Словакии и других стран взялись за расследование, которое вел Куцьяк. А заказчик сегодня находится в тюрьме.
Другой пример — Мальта, это государство входит в состав ЕС и его сложно назвать страной с авторитарным режимом, но у Мальты большие проблемы с коррупцией и злоупотреблением властными полномочиями. Три года назад мальтийская журналистка была взорвана в своем автомобиле и расследование, которое она проводила, стало областью деятельности целого сообщества журналистов. Ее расследование было опубликовано вскоре после панамского дела. Мы знаем, что в мальтийском правительстве с тех пор произошли серьезные перемены, несколько громких отставок. Это очень положительные сигналы.
Почему мы нуждаемся в едином европейском пространстве?
Перниль Рикер, старший научный сотрудник Норвежского института международных отношений — о Евросоюзе, признавшем собственный кризис:
Мы действительно живем в период, когда либеральные ценности находятся под угрозой не только извне, но и на самом Западе. При этом сейчас все меньше говорят о противостоянии Запада и Востока, Юга и Севера, а скорее о противостоянии тех, кто все еще верит в глобализацию, верховенство права и всеобщие ценности, и условно —
изоляционистов, националистов и сторонников протекционизма. Универсализм до сих пор лежит в основе структур и политики ЕС, но в ряде случаев Евросоюзу приходится принимать довольно сложные решения для защиты граждан Европы и утверждения их прав. Но какова будет роль Евросоюза в меняющейся ситуации: будет ли это всемирный игрок условно или наоборот арена для неких внешних и игроков или протагонистов?
Сравним глобальные стратегии безопасности ЕС от 2003 и от 2016 годов. В документе 2003 года говорилось о том, что Европа никогда еще не была такой свободной, процветающей и безопасной, и она должна участвовать в распространении этого уклада по всему миру. В документа 2016 года говорится, что под сомнение ставится само существование ЕС и в связи с этим подчеркивается необходимость повышения солидарности и сплоченности государств-членов. Мы наблюдаем колоссальный разрыв в двух документах, между которыми всего 15 лет.
В новых условиях ЕС находится во внутреннем конфликте с точки зрения нормативного права и может быть вынужден прибегать к ряду инструментов, которые призваны сохранить его существование: например, в кризисе с беженцами как-то закрывать глаза на случаи нарушения прав человека в Турции. Поэтому мы имеем дело с классической дилеммой: что может и что должно делать либеральное общество для того, чтобы защитить принципы либерализма?
Речь, конечно, не должна идти об отказе от всеобщих ценностей и универсализма, в сердце европейского пространства, как мы его понимаем, должны оставаться эти принципы, но подходы меняются. В первую очередь, необходимо поддерживать гражданское общество, реформировать сектор безопасности и гражданских инициатив. Кроме того, не следует преуменьшать важность дипломатических средств и, в частности, это распространяется на пространство, примыкающее к ЕС. Скрининг международных инвестиций, экспорт экологических и цифровых стандартов, продвижения принципов свободы торговли — все это не полный перечень тех вопросов, в которых ЕС может играть роль в экономической сфере.
Сам разговор о таких политических инструментах подводит нас к принципиальному вопросу о европейских ценностях, и, мне кажется, что такая ценностная основа в Европе все же европейском союзе все же прочнее, чем нам кажется.
Михаил Минаков, старший научный сотрудник Института Кеннана — о глобальной Европе будущего:
Политическое воображение говорит нам, что возможно, а что невозможно, что справедливо, а что нет, что утопично, а что реально. И самым влиятельным игроком последние триста лет на поле политического воображения была именно Европа — причем глобальная Европа. Откуда она берется? Она началась с кошмара для всего населения планеты: в XIX веке глобальная Европа — это Европа нескольких городов: Санкт-Петербурга, Лондона, Парижа, потом подтянутся сначала Турин, потом Рим, а потом Берлин. И этот кошмар распространяет жесткую власть, власть через воображение управления нашим мышлением на всю планету. Первые геноциды происходят именно так.
Второй образ глобальной Европы — сегодняшний XXI век. В конце XX века Европа которая объединилась для того, чтобы больше войны не было, чтобы армии перестали быть нужны. И это политическое воображение, которое продолжает определяться что в Чили, что в Украине, что в Грузии, что во Франции.
Государство возникает из необходимости выживания, но уже в XIX веке именно государство становится источником убийства и уничтожения человека. Глобальная Европа XXI века начинает немного ограничивать этот бестиарий левиафанов, возникают противовес и национальные государства становятся вынуждены договариваться между собой
Глобальная Европа сегодня — она либо вернется в XIX век и снова будет кошмаром, либо продолжит ту линию, которая задана отцами-основателями после того, что называется post-war. Чем кошмарнее война, тем несправедливей мир после нее. Так вот справедливая Европа — это то, что выстраивает, перестраивает, заставляет изменить политическое воображение и материальность этого воображения в виде политической системы, в виде честного суда, в виде справедливой экономики. Но эта справедливость должна идти далеко за пределы маленького полуострова, и даже большого материка евразийского, чтобы дай бог через десятки лет слово Евразия больше не ассоциировалась у нас с бесправием, несвободой, иностранными агентами, тоталитаризмом.
Бобо Ло, независимый аналитик, научный сотрудник Французского института международных отношений (IFRI) — о новом идеологическом разломе и способах выхода из кризиса:
Я думаю, что так называемый либеральный миропорядок и либерализм в целом действительно столкнулись с самым большим кризисом с конца Холодной войны. Западный либеральный консенсус — не только трансатлантический, но и внутриевропейский, распадается буквально у нас на глазах. Режимы, которые, казалось, уже на самой грани либерализма балансируют, как Турция, наоборот склоняются все больше с каждым днем к авторитарности. Авторитарные режимы по всему миру одновременно становятся все более и более репрессивными.
Все это также ставит под угрозу наследие последних 50-70 лет в истории, ослабляет способность человечества отвечать на основополагающие вызовы, такие как глобальное изменение климата или рост бедности во всем мире.
Сейчас у нас нет конфликта, как раньше например, с одной стороны с коммунизмом, а с другой стороны — капитализмом. Вместо этого мы говорим о новом идеологическом разломе: это новые конфликты между экстремизмом и правым или левым центризмом, между интернационализмом и склонности к интровертному протекционизму. Идеология еще как актуальна, она и всегда была, но простые формы изменились. Кто же виноват в таком положении дел?
Очень модно, особенно в США, возлагать вину на Китай и Россию, два авторитарных государства, которые якобы разрушили международную систему. Нет никакого сомнения, что некоторые действия России и Китая сыграли отрицательную роль в формировании всего миропорядка, но когда мы говорим про китайско-российские заговоры чтобы подорвать этот прекрасный мир… Это, конечно, полная чушь и уход от собственной ответственности.
Главная проблема либерального миропорядка исходит изнутри из него самого. Есть три причины. Прежде всего, это неспособность западных демократий, которые не смогли исполнить все принципы, достичь тех идеалов, которые они провозгласили. Вторая причина — более приземленная. Она заключается в том, что западная политика в Ираке, Ливии и Сирии провалилась. Но самая важная проблема — внутриполитические неуспехи и неудачи.
Чтобы исправить ситуацию, я считаю, нам нужно осознать реальность и прекратить жаловаться на недостатки других. Нужно перестать испытывать иллюзии: даже в идеальном сценарии решение проблем международной торговли, безопасности, экологии будет очень очень трудным и длительным. Кроме того, нужно понять, что многое из наших прошлых убеждений или допущений о глобальном порядке является анахронизмом. Так, идея, что Запад или Европа рождены для того, чтобы руководить, лидировать — это понятие даже не XIX и не XX века. Единственный вопрос — какую форму примет эта новая система и когда она сложится. Я думаю, что единственный жизнеспособный вариант — это возвращение к мультилатерализму, именно многосторонности, а не многополярности.
Записала Наталья Корченкова
