«Вильнюс наш»: Адам Михник и Томас Венцлова об опыте примирения Польши и Литвы

Томас Венцлова: «У каждого есть какой-то процент правоты и какой-то процент неправоты»

Проблема литовцев и поляков восходит к концу XIX века. До этого они вместе действовали против царского режима, но после подавления восстания 1863 года началось размежевание. У литовцев появились новые амбиции, они заявили, что они — отдельный народ, а поляки им враждебны.

Английский государственный деятель Ллойд Джордж в 1920-е годы сказал: Вильно — это такой город, который населен евреями и беларусами, а воюют из-за него поляки и литовцы. Решить этот вопрос, по его словам, можно было только одним способом: выселить всех, накрыть город стеклянным куполом и сделать музей архитектуры. Иначе решить вопрос тогда действительно казалось невозможным.

Когда Литва начала образовываться как независимое национальное литовскоговорящее государство, по старой памяти Великого княжества Литовского она считала, что Вильнюс — ее совершенно необходимая, неизбежная, единственная возможная столица. Точно так же, как у евреев возник тяжелейший спор из-за Иерусалима и окрестностей, который продолжается по сей день — так же это случилось у литовцев или поляков. Встретились два момента: новая идея национального этнического государства, которое определяется языком, и идея историческая. Какое Великое княжество без Вильнюса? Получилось противоречие, поскольку Вильнюс в тот момент литовским никак не был: литовскоговорящих в нем было 2%, а большинство составляли поляки и евреи, причем непонятно, кого больше. Поляков здесь было около 40% и они считали Вильнюс своим городом.

Евреи не совсем понимали, с кем им лучше идти — с поляками или литовцами. В Польше было больше антисемитизма, в Литве он тоже был, но меньше, поэтому евреи часто блокировались с литовцами. Белорусы считали, что на самом-то деле это их город. И сейчас есть белорусы, которые так считают. Даже Сталин поначалу полагал, что как Львов — столица Западной Украины, так и Вильнюс — столица Западной Беларуси, но потом передумал.

После Первой мировой войны Польша под руководством Пилсудского никак не могла согласиться с тем, чтобы Вильнюс оказался в литовских руках. В 1920 году был устроен так называемый бунт генерала Желиговского, который якобы не подчинялся польскому правительству, в результате которого поляки заняли Вильнюс. Вильнюс был фактически присоединен к Польше, хотя литовцы, конечно, никогда не скажут «присоединен», они скажут «был оккупирован» Польшей. Литовцы необычайно возмутились; двадцать лет шла пропаганда: «Вильнюс наш». Причем пропаганда была настолько преувеличена, настолько наивна, что когда читаешь литовские газеты и журналы того времени, становится немножко неловко. Они писали, что в Вильнюсе поляков вообще нет, есть только литовцы, которые жаждут воссоединиться с ковенской Литвой и жаждут быть частью литовского государства, а поляки своим жестоким террором запрещают им вернуться к родному языку. На самом деле время от времени закрывали какую-то литовскую школу, время от времени закрывали какую-то литовскую газету, но и школы, и газеты были. Террором это назвать нельзя. Ничего хорошего в том, что сделали поляки по отношению к литовцам, а также к белорусам и евреям, не было, но называть это «террором» — сильное преувеличение.

Конечно, как и всякая оккупация, это было несправедливо. Но когда говорят, что народ имеет право в состоянии оккупации вести себя так, как он считает нужным, по-моему, это неверно. Детей убивать нельзя ни при какой оккупации, даже если это сталинская или нацистская оккупация, даже тогда, когда народу угрожает смертельная опасность. Кроме национальной свободы есть и более высокие ценности: для христианина — бог, для агностика, каковым я являюсь, — это совесть. Когда я это сказал публично, конечно, на меня напали, но я по-прежнему придерживаюсь этой идеи.

Вильнюс пробыл в руках Польши 19 лет. Потом Польша была уничтожена Гитлером. А Сталин после некоторых размышлений передал Вильнюс не Беларуси, а Литве. Поляки тут снова скажут: Литва приняла Вильнюс из рук Сталина, что само по себе делает его принадлежность Литве незаконной, нанесла Польше удар в спину в самый трудный для нее момент, литовцы — оккупанты. Литовцы скажут: стопроцентно правы, конечно, мы (и до сих пор этого полно в газетах и в интернете), а стопроцентно неправы поляки, которые, коварно нарушив международное соглашение, отняли у нас нашу извечную чисто литовскую столицу.

Чтобы примириться, надо понять одну вещь, которую, к сожалению, практически невозможно внушить людям. В моей книге об истории Литвы я написал: надо понять, что в этой ситуации нет стопроцентно правых и нет стопроцентно неправых. У каждого есть какой-то процент правоты и какой-то процент неправоты. Мы должны признать, что Вильнюс после многих перипетий стал литовским городом и пересматривать это никто не может. Это вовремя поняли польские эмигранты: Ежи Гедройц, Юлиуш Мирошевский, Чеслав Милош, Юзеф Мацкевич. Через польский эмигрантский журнал Kultura они проводили линию [на примирение], причем это было очень смело с их стороны, им угрожало политическое и финансовое банкротство. Постепенно эти идеи просочились в Польшу. И впоследствии Польша приняла это и, слава Богу, подписала все необходимые документы, о том, что Вильнюс является столицей Литвы. Вильнюс, как бы мы ни относились к советской власти, за эти годы литуанизировался. И действительно сейчас это город литовский, литовцев здесь больше, чем кого бы то ни было, господствует литовский язык.

Все, казалось бы, хорошо, и пора уже окончательно примириться. Но существуют силы, которые не хотят примиряться. Такие есть как среди поляков, так и среди литовцев. Вильнюсская польская газета Tygodnik Wileński недавно напечатала статью о походе Желиговского, в котором написала, что это было «освобождение города», а большинство населения приветствовало Желиговского. Это был самый лакомый кусок для литовских националистов: «Польша по-прежнему вынашивает коварные замыслы в отношении Вильнюса, и вот сейчас они проговорились». Я думаю, что вся эта история — большая провокация, скорее всего, путинская, в которой замешаны и некоторые поляки, и некоторые литовцы. Что это ни в коем случае не выражает отношение польского государства и правительства к современному положению Вильнюса.

Когда-то на меня произвел очень большое впечатление роман Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать». Я не буду углубляться в сюжет романа, но из него мне запомнилось одно: там без конца происходит месть. Кто-то кого-то обидел, потом ему мстят, потом тому, кто отомстил, опять мстят. Без конца происходят какие-то крайне неприятные происшествия. И наконец герой романа, далеко не самый лучший человек, вдруг что-то понимает и говорит: сейчас я должен мстить, но я этого больше делать не буду; на мне это должно прекратиться, иначе это не прекратится никогда. Вот именно это сделало польское правительство. И, я надеюсь, навсегда.

Адам Михник: «Шансы для Литвы и Польши не в том, чтобы пересмотреть границы в очередной раз, а в том, чтобы упразднить их»

Для моего поколения и для людей постарше проблема заключается в конфликте памяти. Например, для литовцев Ягайло был предателем, а поляки считают, что это был большой польский король, который сделал все самое лучшее, что он мог сделать.

С литовской стороны проблема заключалась в том, что они боялись Польши, боялись быть полонизированными. Серьезное недоверие присутствовало весь межвоенный период. В Польше же практически ничего не знали о Литве, им не хватало информации. И переговоры в 1990 году между правительствами Польши и Литвы были очень большим недоразумением. Тогда я еще работал журналистом, имел доступ в польский Сейм, и хорошо помню, как лидер литовского Саюдиса Витаутас Ландсбергис требовал, чтобы в договоре между Литвой и Польшей было указано, что Желиговский был неправ. В Польше все голоса в поддержку независимости Литвы тогда звучали от тех, кто унаследовал эти идеи от Ежи Гедройца.

Националисты же посылали сигналы, что поляков в Литве дискриминируют литовцы и «Саюдис». Но будем говорить прямо: очень большая часть польскогоговорящих политиков в Вильнюсе просто были пророссийской пятой колонной, которая, возможно, получала за это деньги. Еще когда вильнюсская телебашня была оккупирована советскими солдатами, я приехал и выступил в литовском парламенте, и в это же время польское меньшинство в Шальчининкай вывесило польский флаг. Литва, которая спустя столько лет вообще не ожидала, что у нее появится возможность восстановить литовское государство, восприняла это как плохой, подлый и глупый акт со стороны польского меньшинства. И, конечно, тогда это остановило, заморозило развитие отношений между Польшей и Литвой. С литовской стороны снова возникло недоверие, которое я очень много раз здесь наблюдал, когда приезжал в Литву и общался с литовскими политиками и журналистами.

Я не знал историю со статьей в польской газете в Литве, которую рассказал Томас. Все время кто-то бросает вот эти дрова в топку. И это очень хорошо подпадает под имперскую советскую политику, под их стратегию — сделать так, чтобы государства друг друга все время ненавидели и убивали. Я думаю, что сегодня в Кремле очень грустят, потому что националисты в Польше, продвигавшие путинский нарратив, проиграли выборы.

Когда-то Ландсбергис мне сказал: вот вы, поляки, только и ждете, когда будет возможность что-то схватить, и сразу схватите и Вильнюс и Львов. Я говорю: Витаутас, такие поляки всегда были, но это не большинство, большинство — не ревизионисты. Не было ни одной мысли пересматривать границы, потому что если бы в Польше начали их пересматривать, тогда бы немцы тоже попросили, чтобы мы вернули западную Польшу.

Правда заключается в том, что шанс для Литвы и Польши заключается не в том, чтобы пересмотреть границы в очередной раз. Наш шанс — это упразднить эти границы, снять эти границы, открыть эти границы. Сегодня они уже открыты. Это наше самое большое достижение, что сейчас можно поехать из Польши в Литву и обратно. И никто не проверяет, никто не останавливает, никто не мешает.

Нам также следует пересмотреть, как мы историю учим, как мы ее преподаем. Томас говорил много раз, и я сам высказываюсь за то, чтобы литовскую историю все-таки издать в Польше на польском языке. Нет другого выхода. Несмотря на то, что мы найдем, возможно, какие-то новые вещи в этой истории, плохие и хорошие, все это нас обогатит.

В фундаментальных вопросах литовское и польское государство находятся по одну сторону. В момент начала вторжения в Украину и Польша, и Литва открыли границу, приняли беженцев. В любом случае будущее — в демократической Литве и демократической Польше. Будущее принадлежит людям, которые хотят между собой общаться, разговаривать между собой. Если мы отдадим будущее националистам, людям, которые хотят организовать академию преследований и рассорить всех друг с другом, то мы тогда будем копать могильную яму самим себе и нашим демократиям.

Еще один тип мышления, который убивает нашу демократию — русофобия. Сейчас я вижу новую волну русофобии. Согласие с этим нарративом, что мы должны ненавидеть россиян только из-за того, что они россияне, что мы не должны издавать каких-то книг — это просто болезнь. И литовцы, и поляки, и все остальные — давайте не заболеем этой ненавистью, потому что это рабство, в которое мы сами себя загоняем.