«Любовь — это сильная социальная и политическая эмоция»

«Едут не просто с мужем или женой, а еще и берут своих любовников»

Любовь всегда интересна — это то, что во многом определяет людей. Сейчас, кажется, не самый подходящий момент для исследования именно любви и отношений. К тому же, для многих людей любовь в целом — это что-то несерьезное, и как будто не то, на чем стоило бы фиксировать научное внимание. Но при этом мы, как исследователи, как социологи, можем сказать: любовь — это сильная эмоция. Она не только инстинктивная, не только человеческая, она еще и социальная, и политическая. И, соответственно, через такие ее стороны мы можем лучше раскрывать отношения сегодняшнего дня, лучше понимать, что происходит.

Если честно, инициировала это исследование странная находка. [Я делала интервью с уехавшими из России на фоне начала полномасштабного вторжения, и некоторые мои респонденты] рассказывали, что они едут не просто с мужем или женой, а еще и берут своих любовников, включая их супругов и детей. «Я же хороший человек, я же не могу их там всех бросить». Это происходит и со стороны мужчин, и со стороны женщин. И при этом это моногамные отношения, которые вот в этот момент — в ситуации войны, кризиса, отъезда из страны — раскрываются. Это достаточно смелый шаг, потому что не всех жизнь готовила к такому, не у всех было понимание, что [у супруга] есть еще какая-то семья, какие-то отношения. Я спрашивала кадровиков из IT-компаний, и они подтвердили эту тенденцию. В качестве примера мне привели ситуацию, когда женщину-айтишницу перевозили с мужем, а она сказала: пожалуйста, придумайте, как сделать визу и для моего любимого мужчины. То есть есть муж, а есть любимый мужчина. [Кадровики смотрят на это с пониманием]: если она двух мужчин вывезти может, наверное, она и компанию тоже вывезет. Все это очень любопытно.

Второе, что [меня заинтересовало] — это когда решения о возвращении были инициированы женщинами. Причем в таких ситуациях, когда это было жизнеугрожающим предприятием для мужчин: например, он рисовал антивоенные граффити, а друзей, с которыми он это делал, уже поймали; или он военнообязанный, и у него нет никаких оснований, чтобы не идти в армию. И вот этот выбор между любовью и любовью к комфорту, между любовью к человеку и любовью к себе, звучал очень часто, его невозможно было не заметить. Он проявлялся в разных странах и в зависимости от того, где оказывалась пара, получал одну или другую интерпретацию.

[Еще одна важная тенденция, которую я заметила] — проявления дружеской любви. Людям, собственно, не так важно иметь интимного партнера, как важно иметь дружбу. И тема дружбы тоже начинает звучать иначе. Раньше тема дружбы была как будто детская: дети дружат, а у взрослых любовь. Но сейчас мы понимаем, что ценности начинают меняться, и [возрастает] ценность этой дружбы. Так что мы изучаем не то, чего никогда не было и вдруг появилось, мы смотрим, как это проявляется сегодня.

«Не все уезжали по идейным соображениям»

Социологи часто спорят, существует ли общество как таковое. И легко сказать, что все, кто уехал, у них вот так-то [все складывается]. Но все уехали с очень разными ресурсами. И здесь речь даже не только про какие-то финансовые или образовательные ресурсы, но еще и про эмоциональные, психологические. Кто-то истощен был уже в Москве и здесь срывается, а у кого-то запас прочности побольше. Кто-то преодолевает экономический кризис, а кто-то не выдерживает. Кто-то сталкивается с вопросами безработицы или невозможности интегрироваться в принимающее сообщество. Где-то «добро пожаловать», а где-то вы никогда не станете настоящей испанкой или итальянкой, вы будете все время чувствовать на себе это отвержение и даже имея работу, вы можете оказаться в ситуации дискомфорта. Есть пары с детьми и есть без детей. Поэтому у всех разные вызовы. Мы не можем сказать, что все респонденты, уезжая, сталкиваются с одним и тем же.

Основания отъезда у людей тоже были очень-очень разные. Кто-то голосовал ногами, то есть уезжал по идейным соображениям, кто-то — по соображениям релокации, вместе со своим айтишным коллективом, не имея никаких политических взглядов. Их семьи тоже в новой ситуации. Вы вывезли сотрудника, и кажется, тут вообще все вопросы решены: есть квартира, работа. Но люди иногда возвращаются. Например, основанием возвращения может оказаться женская карьера. «Что я буду в Сербии делать? Я вообще-то руководила департаментом в госкорпорации. Я не хочу сидеть и быть никем. Я не хочу жить при муже-айтишнике в статусе домохозяйки, придумывать какие-нибудь экскурсии или книжные клубы, поехали обратно».

Для некоторых отъезд происходил по экономическим соображениям, например, люди уезжали в Казахстан заниматься параллельным импортом. В этом случае они, как правило, оставляли свои семьи. Некоторые мужчины уезжали от мобилизации, а их женщины оставались в России. Их мы почти не видим, но их достаточно много, их спрашивают соседи, коллеги: «А что-то мы Васю не видели давно. Он в командировку поехал и не вернулся?». Эти женщины скрывают свое положение и остаются, чтобы высылать деньги, потому что мужчинам, как правило, сложно обеспечить себе в таких странах, как Узбекистан, Казахстан, Кыргызстан — они ехали туда без вторых паспортов, без финансовых запасов. И если в сентябре 2022-го женщины рассказывали, что они боятся, что мужчины не смогут перейти границу и их остановят, то теперь уже они боятся того, что те не вернутся и они не увидятся. Проходит время, и непонятно как дальше: и там не появляется возможностей таких, чтобы забрать семью к себе и содержать ее, и вернуться обратно в Россию они не могут.

«Ценность дружбы приравнивается к любви»

На мой взгляд, слово «любовь» применительно к отношениям как будто бы уходит на второй план. «Мы серьезные люди», «мы партнеры», «у нас отношения»… Но чтобы кто-то говорил «у нас любовь» и «это мой любимый человек» — это достаточно редкая история; кстати, на моей выборке именно так чаще говорят квир-пары.

Благодаря в том числе популярной психологии появилась идея, что любовь — это штука нестабильная, ненадежная. Происходит деромантизация, деидеализация любви. К отношениям применяют [чек-листы с галочками], будто бы это менеджериальные требования, [широко используется] термин «работать над отношениями». То, о чем писала, в том числе и Полина Аронсон — сформировалось представление о любви как о некотором проекте, который мы ведем сами и можем сделать более успешным, если подключим специалистов со всех сторон. Если раньше сохранение семьи всю жизнь считалось некоторым эталоном, то сегодня это скорее вызывает подозрения, настолько часто мы видим ситуацию разводов. Идея жертвенности теперь скорее осуждается. То есть если у тебя муж запил, оставь ты мужа своего, иди спокойно. Если он потерял работу, зачем тебе неудачник, ты достойна лучшего.

К поиску партнера и походам на свидания относятся как к собеседованиям. И хорошие отношения — это та самая синица в руках, потому что любовь — это журавль в небе, но от него не очень понятно, на что ожидать. Ты не знаешь, как ты себя поведешь под этими сильными чувствами, каким ты станешь, а тут у вас есть быт и вы эту лямку жизни как-то вдвоем тянете. Рутинизация отношений как будто бы попроще, она более управляема. Любовь же мы интерпретируем как большое и сакральное чувство, это скорее вызов, с которым еще надо справиться. Если нет каких-то бурных страстей, нет боли, то, может быть, это вовсе и не любовь?

При этом про дружбу респонденты хотят говорить как про любовь. Дружеские отношения для них не менее значимы, не менее ценны, чем официально зарегистрированные брачные союзы, которые на самом деле могут быть созданы просто по соображениям более легкого обхода бюрократии и не более того. В интервью с уехавшими периодически звучит: «Я здесь обрела сестру (или брата), мы стали такими друзьями, у меня такой дружбы никогда не было». То есть ценность этой дружбы приравнивается к этой мифической «любви», о которой не всегда прилично говорить. Если уж любовь так часто становится причиной многих невзгод, неудач, страстей, болей, то, может быть, она и не слишком уж нужна? Может разумнее выбирать отношения и строить семью на взаимном уважении и доверии?

«Одиночество перестало быть стыдным»

Статистика по благополучным странам показывает, что число домохозяйств, состоящих из одного человека, растет. Причем чем богаче страна, тем больше шансов, что домохозяйство состоит из тебя самого. Будто бы действительно многие вопросы можно решить, и многое можно делегировать. Есть общий тренд на одиночество. Если раньше женщины стеснялись быть «разведенкой» и «одиночкой», то теперь об этом стали говорить публично, это перестало быть стигматизированным. То есть это выбор, и это гораздо лучше, чем абьюз или какие-то отношения, которые разрушают и ребенка, и женщину (или мужчину). Одиночество перестало быть стыдным, перестало быть испытанием. Для выживания мужчина и вообще пара будто бы нужны все меньше и меньше. Если тебе нужен ребенок, ты можешь организовать суррогатное материнство, ты можешь делегировать воспитание этого ребенка.

Вместе с тем, сейчас мы видим, что те, кто эмигрировал коллективом, все-таки легче переносили депрессию. Тем, кто был среди кучи людей, о ком-то надо было заботиться, все-таки было легче. Те, кто оставался один, интенсивно искали пару, с кем вместе можно все это пережить. Так что я думаю, что наша психология все-таки будет поддавливать. Да, мы можем выжить одни, но с другой стороны, мы все еще социальные животные, мы все еще нуждаемся в одобрении, в поддержке. Будто бы люди все равно ищут что-то, что и не разрушало бы их, но при этом был бы и комфорт, и устойчивая связь.

Мы частично киборгизированы, и нам уже сложно представить себя без нашего цифрового хвостика — смартфона в руке. То есть мы в эту искусственную социальность вошли, но при этом сохраняем человеческую уязвимость. Нам хочется и с кем-то состариться, и быть принятыми по-настоящему. Наверное, все равно будет возвращаться и ценность отношений, и ценность любви, и романтика. Мне кажется, мы не придем к тому, что мы будем жить одни сами для себя в каких-то капсулах, потому что это вроде бы уже и не очень жизнь.