Когда машина пропаганды сталкивается с реальностью

Погружаясь в политический сегмент интернета, сложно не наткнуться на нелепые ролики с российского пропагандистского телевидения: вот Владимир Соловьев неловко сравнивает канцлера Германии Олафа Шольца с Адольфом Гитлером; а вот Маргарита Симоньян выступает с тирадой в духе «давайте уже перейдем к полноценной Третьей мировой». Есть и второстепенные лица, чьи выступления постороннему покажутся невменяемыми. Без этой современной версии крепостного театра XVIII века война России против Украины была бы невозможна в том масштабе, в котором она сейчас идет. Эскалация конфликта Путиным осенью сознательно координировалась с помощью пропаганды. Нарратив отмщения навязывался демотивированной или как минимум апатичной российской аудитории.

Несмотря на свою причудливость и явное искажение реальности путинскими медиастратегами, эта пропаганда весьма эффективна даже за пределами России. Не в том смысле, что многие люди в Европе верят в российские новости. Проблема намного тоньше. Цель российской пропаганды не в том, чтобы убедить свою аудиторию. Она не настаивает на какой-либо конкретной информации, идее или предложении. Пропаганда вселяет некое ощущение; можно сказать, она насаждает атмосферу высокой неуверенности в происходящем, в том, что реально, а что нет. Российская пропаганда переполнена противоречивыми мнениями, интерпретациями и гипотезами.

Тем не менее, хотя эта стратегия помогла России развязать жестокую войну против Украины, она же может являться причиной политических и военных поражений, которые Россия терпит в настоящее время. Реальность нельзя искажать бесконечно — по крайней мере, без ужасных последствий для исполнительных функций государства. Чтобы понять, как сформировалась эта искаженная реальность в ситуации с Украиной, давайте рассмотрим три фазы российской военной пропаганды.

Величие и унижение

Первый этап был продолжением советской пропаганды. Тщательно переосмысленное повествование о Великой Отечественной войне создавало представление о непобедимой мощи и величии российской армии. Оно паразитировало на победе Советского Союза над нацизмом и исключало из этой победы другие страны и народы.

Даже экспортный вариант этой пропаганды находился под легким милитаристским влиянием. Возьмем, допустим, ироничную рекламную кампанию истребителя нового поколения в 2021 году, которая включала, например, выпуск одеколона с соответствующим ароматом. Культурные издания, включая британский Calvert Journal, подыгрывали этому превращению милитаризма в обыденность, недооценивая российский военный комплекс, который в тот момент готовился к настоящей войне. По совпадению, этот журнал закрылся 24 февраля 2022 года.

На первом этапе пропаганды этому сюжету противопоставлялся своего рода веймарский нарратив, в котором Россия — подобно Германии той эпохи — представлялась униженной и окруженной врагами страной. По словам видного российского эксперта по внешней политике Сергея Караганова, «с Россией обращались как с побежденной державой, хотя мы не считали себя побежденными». Между этими двумя сюжетами — о величии и унижении — есть очевидное противоречие. Однако пропаганда неизбежно такова. Говоря в терминах психоанализа, именно эта комбинация противоречивых самопрезентаций создает симптоматичную проблему, не поддающуюся сознательному осмыслению обществом.

Восемь лет манипулирования сознанием

Вторая фаза пропаганды началась с появления неонацистского нарратива. В последние годы во многих западных государствах, в частности, в Италии, Франции, Швеции и США, наблюдается рост правого экстремизма. Это почему-то не представляло особенного интереса для российского государства — как и рост милитаризованных нацистских движений внутри самой России. Другое дело Украина: начиная с революции на Майдане 2014 года, эта страна заполонила российский политический дискурс. Украину постоянно клеймили как коррумпированное, неонацистское и несостоявшееся государство, переполненное ультраправыми радикалами, которые занимаются террором русскоязычного населения страны. Отсюда и развился образ русскоговорящих жителей, нуждающихся в защите России.

Параллельно российская медийная машина, отчасти при помощи доверенных лиц и «полезных идиотов» на Западе, предпринимала усилия, чтобы изобразить ЕС, с одной стороны, слабым институтом, переживающим тяжелый кризис, а с другой — агрессивным инструментом Запада под руководством США, который стремится к мировому господству за счет других наций. Этот сюжет сопровождался регулярной демонстрацией публике российских военных технологий, побед и ядерного оружия. Таким образом, начало полномасштабного вторжения в Украину было подготовлено почти восемью годами этих манипуляций.

Освобождение через террор

Когда Владимир Путин начал свою «специальную военную операцию», он ожидал быстрой и решительной победы. Однако сопротивление вооруженных сил и простых украинцев, готовых сражаться за свою страну, стало первым краш-тестом для планов российского руководства. В своей речи 25 февраля Путин, тем не менее, заявил, что большинство украинских военных неохотно бьется с российской армией, и только праворадикальные формирования как-то пытаются сопротивляться. Он также назвал украинское правительство «шайкой неонацистов и наркоманов».

В попытке выдать этот сюжет за реальность в марте и апреле российская пропаганда отрицала базовые факты: подавляющее большинство украинцев не только не хочет быть частью России, но и не нуждается в «освобождении», особенно если оно весьма похоже на геноцид, как в случае с манифестом политтехнолога Тимофея Сергейцева. Опубликованный российским государственным агентством РИА Новости, этот документ представлял собой руководство по уничтожению украинской нации после ее успешной оккупации Россией. 

По мере того, как в Буче раскрывались зверства над мирными жителями, программный текст Сергейцева прямо демонстрировал, что Украина имеет дело не просто с частными эксцессами в рядах российской армии, а с методичной стратегией внесудебных казней и террора. Эта кампания стала пиком отрыва российской пропаганды от реальности, официальная реакция тогда сводилась к прямому отрицанию военных преступлений России в Украине.

Череда разрушенных мифов

Искажение реальности не может длиться вечно без серьезных последствий. Российская армия столкнулась с серьезным сопротивлением украинского народа и оказалась неспособна достичь своих целей в так называемой специальной военной операции. Украинское контрнаступление в Харьковской области усугубило проблемы российских пропагандистов. Какую историю рассказать сейчас, когда катастрофическая ситуация стала совершенно очевидной?

Ответ нашелся: предположить, что Россия несет потери не от Украины, а от некого Другого — США, НАТО, Европы или, как выразился Путин в своем обращении от 21 сентября, «коллективного Запада». Российские пропагандисты продают этот нарратив уже довольно давно.

Однако после того, как в октябре стратегия войны изменилась (когда Россия начала системные атаки на гражданскую инфраструктуру Украины с использованием ракет и беспилотников), российские официальные лица и представители пропаганды открыто заявляют о геноцидальных намерениях заморозить украинцев насмерть в ходе предстоящей зимы. Подобные заявления имеют мало смысла, если принимать за чистую монету идею «большой войны против Запада». 

В этой войне рухнула длинная вереница мифов. Сначала рассыпалась прагматичная европейская логика, что Россия никогда не начнет полномасштабную войну, затем российское заблуждение о том, что Киев падет через три дня. Господствовал также миф о непобедимой российской армии, наследнице советских вооруженных сил. Теперь подвергается сомнению миф о слабой Европе, которая предпочитает деньги человеческому достоинству и верховенству закона.

Говоря о российской пропаганде, западные журналисты и политики часто называют ее продукцию «дезинформацией», однако этот термин несколько вводит в заблуждение. Выдавать ложную информацию о чем-то можно, когда существует предварительное согласие о базовой структуре реальности и фактов. Россия, однако, использует войну нарративов, пересобирая факты и отрицая общую реальность.

России необходимо вернуться в реальный мир, как на военном уровне, так и на уровне политического дискурса. Во-первых, нация должна признать военное поражение Путина, каким бы рискованным для европейской прагматичной логики business as usual такое признание ни было. Реальность поля боя в некотором смысле более реальна, чем реальность других вещей, и более устойчива к манипуляциям, когда дело доходит до проверки медийной картинкой. Это означает, что любые внешние предложения, направленные на то, чтобы помочь Путину сохранить лицо, как минимум недальновидны. Если России не удастся выйти из своего герметичного мирка и ей, наоборот, помогут углубиться в него, вероятно, мы увидим возвращение подобной неоправданной агрессии спустя какое-то время.

Для российского общества сверка с реальностью означает отказ от тенденций обвинять жертву: как в пропутинском дискурсе («европейцы виноваты, потому что хотят нас завоевать»), так и в либеральном («европейцы виноваты, потому что не хотят нам помогать»). Только приняв на себя ответственность за то, что происходит с собственной страной, россияне смогут открыть пространство для дальнейших действий и перемен.

Однако для всех этих процессов существует одно предварительное условие: Украина должна выиграть войну.

Европа: миссия важнее прагматизма

Война в Украине также означает огромную проверку реального положения дел для Европы. Она уже доказала, что политика решимости представляет собой эффективный инструмент. Возьмем, к примеру, европейскую политику в отношении украинских беженцев и перемещенных лиц: решения принимались молниеносно, без бюрократических сложностей. Возможно, это контринтуитивно, но проверка реальности для Европы также означает возвращение европейских амбиций. Долгое время утверждение Гельмута Шмидта, что «тому, у кого есть видение, стоит обратиться к врачу», служило циничным подтекстом любых разговоров о будущем Европы. Такой прагматичный подход имел определенное положительное влияние на экономику, на сферу регулирования и в целом на баланс мнений. Но когда основные принципы европейского существования находятся под угрозой, появляется причина вернуть видение, миссию в политику. 

Здесь мы подходим к третьему аспекту проверки реального положения дел для Европы, а именно к установлению и культивированию европейских ценностей и определенности, уверенности. Фактчекинг, курсы медиаграмотности, колонки в газетах — в какой-то степени они могут приносить пользу, но не являются основным оружием против российской войны нарративов.

Пропагандистская война, в конечном счете, не направлена на формирование общественного мнения; что она делает, так это создает ощущение неопределенности, нарушает процессы принятия решений и лишает людей способности к конструктивным действиям. Аргументы против дезинформации плохо применимы против более глубокой проблемы, которая требует определенности, например, приверженности правам человека.

Это означает, что европейцам следует «готовиться быть смелыми», как подчеркнул в своей недавней речи Верховный представитель ЕС Жозеп Боррель. В чем именно заключается перспектива Европы? Ее следует сформулировать, открыто провозгласить и распространить везде где только можно. Вся европейская модель и образ жизни зависят от того, чтобы такой манифест был четким, видимым и вдохновляющим.

Пропаганда не всемогуща. Она может успешно работать только при наличии строгого контроля над обществом и политической ситуацией. Если цель пропаганды состоит в том, чтобы напустить туман неопределенности, то в месте его возникновения должен оставаться островок уверенности. Долгое время путинская Россия позиционировала себя как такой островок: стабильный, аполитичный и невосприимчивый к волнениям, типичным для западных демократий. Когда этот пропагандистский образ разбивается, он начинает напоминать карету Золушки, которая превращается в тыкву. 

Россия утратила инициативу и теряет контроль над ситуацией. Импульсивные, яростные атаки на мирных жителей только усугубляют положение. Пропагандистская машина уже разбилась о стену реальности. Но процесс примирения с этой реальностью для России пока не завершен. Он будет долгим и болезненным. Это война реальностей, и она все еще продолжается.