История учит, что либерализм не всегда побеждает через силу или моральное превосходство: иногда его стратегия заключается в том, чтобы просто пережить бурю. Но что значит «выжить» в современном постлиберальном мире, когда старые институты под давлением популизма перестают работать, а привычные идеи демократии и верховенства права утрачивают эффективность? И способны ли либералы адаптироваться к новым формам радикализма, которые размывают границы между левыми и правыми? Об этом подробно рассуждает глава Центра либеральных стратегий Иван Крастев; пересказываем его эссе с сокращениями.
Olav Strømmes, Fra lys til mørke, 1978
Однажды французского либерального мыслителя XVIII века аббата Сийеса спросили, чем он занимался во время Террора периода французской революции. Он ответил: «Я выжил». Рассуждая о Сийесе, [бывший лидер Либеральной партии Канады, биограф Исайи Берлина] Майкл Игнатьефф утверждает, что либералы могут выдержать революционные времена именно через выживание. Им нужно упорно трудиться, чтобы сохранять свою политическую значимость, чтобы, когда революция завершит свой путь (при условии, что им посчастливится выжить), они могли попытаться сохранить достижения революции, и восстановить то, что было разрушено.
И вот мы живем в этой постлиберальной эпохе. Означает ли это, что наша планета достанется популистам?
Менее чем за год США не только перестали быть хранителем послевоенного либерального порядка, но и превратились в его главного антагониста. Последствия этого для международной политики столь значительны, что их можно сравнить лишь с последствиями распада Советского Союза.
Какие варианты остаются для умеренных левых либералов, когда они приходят к власти в постлиберальном мире? Как им выстраивать свою новую политическую идентичность?
Рассылка Школы гражданского просвещения
Классический ответ тут заключается в том, что либералы должны быть защитниками демократии, порядочности и здравого смысла, и представлять политику как столкновение демократии с авторитаризмом, разума с безумием, компетентности с катастрофой. Эта стратегия звучит благородно, но работает она не особенно успешно. Ожидания, что популистские правительства сами себя подорвут собственной небрежностью и экстремизмом, не оправдались. История показывает, что впервые прийти к власти популистским партиям сложнее, чем вернуться во власть.
Это подтверждает пример Дональда Трампа. В 2023 году партия Роберта Фицо также вернулась к власти на парламентских выборах в Словакии. В октябре 2025 года ожидается переизбрание Андрея Бабиша в Чехии (на парламентских выборах 3−4 октября действительно победила партия Андрея Бабиша. — прим. ред.). Попытки либералов отстоять возвращение к нормальности не принесли дивидендов. Как показывает последний год работы администрации Байдена, здравый смысл легко выставляется старческим недугом, а нормальность — высокомерной позицией элит. Даже либеральные избиратели не особенно стремятся возвращаться к недавнему прошлому. В политике прошлое, к которому стремятся люди, вовсе не то, что было на самом деле.
Не только США, но и Польша служит примером провала постпопулистских правительств, которые ставили на нормальность, верховенство права и активное противостояние популизму. Возвращение Дональда Туска к власти в Польше в 2023 году многие восприняли как доказательство устойчивости либерализма… его победа заставила многих поверить, что можно ожидать разворота популистской волны в Центральной и Восточной Европе. Казалось, что нет более убедительного аргумента в пользу либерализма, чем восемь лет правления партии «Право и справедливость» (PiS). Но вот с победы Туска прошло меньше двух лет, и этот оптимизм пора немного поумерить. Его нестабильная правящая коалиция выглядит обреченной. Она уже проиграла президентские выборы этого года, ее популярность снижается, а страна — особенно молодое поколение — дрейфует вправо.
Борьбу с популизмом часто преподносят как защиту демократии, но проблема заключается в том, что почти никто открыто не выступает против демократии. В условиях крайней политизации многие видят главную угрозу демократии в том, что может победить партия, которую они не поддерживают. Как показывают послевыборные исследования в США, пока демократы надеялись победить, призывая людей защищать демократию, республиканцы называли «защиту демократии» одной из причин, по которой они голосовали за Трампа в 2024 году.
Еще менее перспективна ставка на верховенство права. Главная сложность для постпопулистских правительств заключается в том, что нелиберальные политики захватили общественные институты — от СМИ до конституционных судов, и защита разделения властей превратилась в защиту партийных лоялистов, зачастую незаконно назначенных предыдущими популистскими правительствами. Либералы оказались в ловушке так называемой «постпопулистской трилеммы», описанной политологами Стэнли Биллом и Беном Стэнли: чтобы сохранять поддержку общества, постпопулистские либеральные правительства должны быть быстрыми, эффективными и безупречными с правовой точки зрения, ведь верховенство права — их главный лозунг. Опыт показывает, что можно достичь лишь двух из трех этих качеств, но не всех трех одновременно. Можно быть быстрым и эффективным, но только приняв популистский стиль принятия решений, который подрывает законность. Если сосредоточиться на законности, есть риск стать медленным и неэффективным, разочаровав своих сторонников.
Столкнувшись с государственной телекомпанией — рупором правых, где по-прежнему работали лояльные к PiS сотрудники — Туск оказался перед жестким выбором: нарушить правила, чтобы реформировать общественное телевидение, рискуя своей репутацией защитника верховенства права, или смириться с враждебным вещателем, одержимым идеей свергнуть его правительство. Перед аналогичной дилеммой он оказался и в случае с Конституционным трибуналом. В обоих случаях он предпочел скорость.
Венгрия может стать экстремальным примером постпопулистской трилеммы. Даже если оппозиции удастся победить на выборах следующей весной после четырех сроков правления Виктора Орбана, сможет ли она реально управлять, учитывая, что почти все так называемые независимые институты заполнены сторонниками Орбана? Разрушить захваченное государство, не нарушая действующие правовые ограничения, почти невозможно.
Сейчас очевидно: мы живем в революционные времена. Оглядываясь назад, можно увидеть истоки радикальных изменений в политическом наследии пандемии коронавируса. Она разрушила прежние представления о возможном, и в политическом, и в социальном смысле, превращая немыслимое в реальность.
Если вы радикальный климатический активист, вы мечтаете о дне, когда все самолеты прекратят выполнять рейсы и больше не будут загрязнять планету. До коронавируса это было невозможно себе представить. Но потом случился коронавирус… Если вы правый радикал, вы мечтаете о стране, где никто не пересекает границу и нет иммигрантов. Вуаля — и это случилось мгновенно, границы закрылись. Коронавирус сделал возможным (и вообразимым) то, что до вчерашнего дня казалось невозможным — даже если многие этого желали.
Игра «Правда или действие» точно отражает современное состояние политики. Нарушение правил стало источником легитимности.
Политика больше не представляет собой традиционное противостояние левых и правых. Популисты, стремящиеся закрыть границы между государствами, открыли границы между левыми и правыми. Популистская правая сторона присвоила себе многие темы, традиционно защищаемые левыми — прежде всего защиту свободы слова и критику неолиберализма. На самом деле эти темы стали ключевой частью привлекательности популистских лидеров.
Политика теперь формируется столкновением двух, так сказать, «бунтов против исчезновения». Первый — это экологическое воображение, вызванное угрозой климатической катастрофы. Оно побуждает верить, что если мы не изменим образ жизни и производства, мы уничтожим жизнь на Земле, по крайней мере в том виде, в котором мы ее знаем. Второй — демографическое воображение, вызванное «спадом рождаемости», миграцией и страхом, что «мой народ» исчезнет и «наш» образ жизни будет разрушен. В обоих случаях будущее внушает страх. Оно больше не проект, а проекция: прогнозируемая глобальная температура через сто лет или прогнозируемая доля иностранцев в моей стране через 20 лет.
Вопрос в том, смогут ли либералы использовать новый «глобалистский» поворот западных крайне правых и представить себя как новых защитников суверенитета. Может ли новое прогрессивное националистическое движение стать лучшей электоральной стратегией для либералов в эпоху Трампа? Соблазнительно ответить «да», но более реалистичный ответ — «вряд ли». Антитрампистский национализм работал на выборах в странах, которые непосредственно ощущали угрозу со стороны Трампа. Американский президент открыто заявлял о желании аннексировать Канаду и Гренландию, но пока молчал относительно любой части Великобритании. Поворот к национализму, каким бы «прогрессивным» он ни был, может быть опасен.
