Год войны

30 Вдали паслось большое стадо свиней. 31 И бесы стали умолять Иисуса: «Если уж Ты изгонишь нас из этих людей, то всели нас в стадо свиней». 32 И Он сказал им: «Уходите!» Тогда они вышли из этих людей и вселились в свиней. И тут же всё стадо бросилось с крутого берега прямо в озеро, и все свиньи утонули. 33 Свинопасы же убежали. (Мф. 8:28−34)

Затяжной прыжок

Затяжной прыжок, совершенный нашим государством 24 февраля 2022 года, продолжается. Каждый день приближается страшная отметка — «год войны». Каждый день мы узнаем о новых жертвах, новых разрушениях, новых витках жестокости и насилия.

Ближе к финалу фильма «Список Шиндлера» показано, как нацисты, уже отступая, уничтожают свидетельства своих преступлений и сжигают трупы погибших в гетто. Герой Лиама Нисона смотрит на сложенные горой тела узников, охваченные огнем, и кажется, из этой точки история уже не может сделать шаг вперед, потому что здесь рвется ткань существования.

В философии времени есть понятие «блочной вселенной». В ней прошлое и настоящее существуют в действительности, будущее является только гипотетической возможностью, а время на самом деле никуда не движется. Так в минуты страшных катастроф человечество убивает не только себя, но и само время. Так из раза в раз повторяется убийство невиновного виновным, слабого — сильным, осмысленного — бессмысленным.

Год назад в эти дни очень ясно ощущалось, что надвигается катастрофа. Мы никогда не узнаем, было ли в наших силах остановить ее, потому что катастрофа произошла. Прошлое зафиксировалось в истории.

За прошедший год было написано и проговорено очень много в попытке понять, как мы оказались в этой точке необратимости.

Понять логику исторической гравитации важно, но важно и попытаться заглянуть вперед, в то самое будущее, которого пока не существует.

Самым близким историческим примером для нас является крушение Третьего рейха: поражение нацистской Германии и последующий процесс денацификации. И если мы говорим о поиске выхода из исторического тупика, то понимаем под ним пути, которые невозможно обойти — обществу и государству необходимы процессы денацификации и переходного правосудия.

В своей недавно вышедшей книге «ХX век. Проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной Европы», удостоенной премии Политпросвет, Евгения Лезина пишет: «Вопреки ожиданиям в случае России не произошло полного избавления ни от советских репрессивных институтов, ни от символов и мифов советской эпохи. С начала 2000-х годов социологи «Левада-центра», проводившие регулярные исследования российской исторической памяти, фиксировали стабильный рост положительных оценок фигуры Сталина в российском общественном сознании.

В последнее десятилетие наблюдался настоящий «ренессанс» сталинизма. За 2012−2015 годы почти вдвое — с 25% до 45% — увеличилась доля россиян, считающих, что жертвы, которые понес советский народ в сталинскую эпоху, были оправданы. Если в августе 2007 года 72% были готовы назвать сталинские репрессии политическим преступлением, которому не может быть оправдания, то в марте 2015 года так считали уже только 45% опрошенных. В 2019 году положительное отношение к вождю достигло беспрецедентных 70%, а уровень отрицательного отношения к его фигуре сократился до 19%. (Динамика отношения к Сталину. Пресс-выпуск «Левада-центра» 16.04.2019)".

Эти цифры дают не только мрачную, но и провидческую картину. Но как бы мы ей ни ужасались, надо думать о выходе, а для этого необходимо очень трезво представлять себе положение дел и состояние общества. Точка, в которой мы находимся сегодня, и точка, в которой «Нюрнберг для России» станет возможным, находятся на значительном расстоянии друг от друга. Для этого государство-агрессор должно быть не просто остановлено, а отменено как субъект международного права. Но является ли это достаточным условием выхода из тупика? Очевидно, что еще до наступления мира могут и должны быть сформированы новые условия подготовки процесса переходного правосудия, даже если сегодня такой процесс кажется отчаянно мало осуществимым. И задача сформировать эти условия стоит перед активной частью российского общества.

Лев Гудков в предисловии к книге Лезиной отмечает важное — задача денацификации для Германии была сформулирована (Ф. Нойманом, О. Кирххаймером, Г. Маркузе и другими представителями Франкфуртской школы социальных наук) задолго до окончания войны, в 1942 году. Гудков пишет: «Еще в условиях войны, исход которой тогда был не ясен, ими по запросу американской администрации была разработана детальная программа денацификации. Ее смысл заключался в том, чтобы не только выявить и наказать преступников, но и обеспечить невозможность воспроизводства нацистских институтов и тоталитарной идеологии в будущем. А это означало — определение круга ответственных за преступления нацистского режима, правовую оценку их действий, организацию и проведение судебных процессов, продуманную кадровую политику, а также — может быть, самое трудное — изменение массового отношения к режиму, формирование другой моральной атмосферы в обществе, делающей тоталитарную идеологию и политику недопустимыми. Так выглядели Первые шаги по пути к демократии в стране, где основная масса населения поддерживала тоталитарную систему».

Одиночество агрессора

В то время как российское гражданское общество, пусть разрозненное и малочисленное, говорит «нет» чудовищной войне, руководство страны решительно движется против человечности, логики и времени. Практически сразу после начала военной агрессии в Украине, в марте прошлого года, Россия вышла из Совета Европы, 17 января президент РФ внес в Госдуму законопроект о прекращении действия в отношении страны международных договоров Совета Европы, среди них — Конвенция о защите прав человека и основных свобод (которая среди прочего гласит: «никто не может быть приговорен к смертной казни или казнен»), Европейская конвенция о пресечении терроризма, Европейская хартия местного самоуправления (которая гарантирует политическую, административную и финансовую независимость органов местного самоуправления) и Социальная хартия (защищающая работающих детей, подростков и женщин). Ранее, в октябре прошлого года Парламентская ассамблея Совета Европы практически единогласно (99 из 100) приняла резолюцию, в которой Россия рассматривается как государство с «террористической природой». А 26 января на 7-м заседании Парламентская ассамблея Совета Европы очередной раз призвала государства-члены и государства-наблюдатели Совета Европы создать специальный международный уголовный трибунал по преступлению агрессии против Украины, который должен быть одобрен и поддержан как можно большим числом государств и международных организаций, в частности, Генеральной Ассамблеей ООН, потому что действия РФ и Беларуси отвечают определению преступления агрессии, изложенному в статье 8-бис Римского Статута Международного уголовного суда.

На фоне всех захлопнутых дверей, самым острым и пока нерешенным остается вопрос членства РФ в Совете Безопасности ООН, что накладывает ограничения на юрисдикцию Международного уголовного суда.

Глеб Богуш задается вопросом, есть ли у Украины перспективы исключить Россию из ООН. Он объясняет, что устав ООН не предусматривает процедуры исключения постоянного члена из Совета Безопасности. Единственный вариант — изменять Устав. Также в тексте рассматривается и еще один вариант — исключение России из Организации как таковой. Ведь в соответствии со статьей 6 Устава «член Организации, систематически нарушающий принципы, содержащиеся в настоящем Уставе, может быть исключен из Организации Генеральной Ассамблеей по рекомендации Совета Безопасности». Ловушка в том, что любое из этих действий упирается в решение Совета Безопасности — то есть согласие России, что возвращает нас в исходную точку.

Богуш объясняет, что «основания для исключения России, несомненно, в обилии присутствуют». Например, «Россия грубо и неоднократно нарушала императивные нормы международного права, закрепленные в качестве принципов Устава ООН, в частности, запрет на применение вооруженной силы против суверенитета, политической независимости и территориальной целостности других государств. Действия России в отношении Украины в 2022 году были охарактеризованы Генеральной Ассамблеей как «акт агрессии» (за эту резолюцию проголосовало 141 государство при пяти против). Украина также резонно ставит вопрос о поведении Российской Федерации в Совете Безопасности, постоянные члены которого несут особую ответственность за поддержание международного мира. Применение Россией права вето уже давно привело, по сути, к параличу Совета. В ряде случаев Россия блокировала резолюции с нарушением положений пункта 3 статьи 27 Устава организации, согласно которому государство, являющееся стороной спора, обязано воздерживаться от голосования.

Увы, пока заявления западных политиков в отношении украинской инициативы достаточно осторожны. Многие страны не готовы к конфронтации с Россией, другие исходят из непродуктивности самого этого шага: «войну он не остановит, при любом ее исходе Россия с карты мира вряд ли исчезнет, режим же Путина не вечен», — пишет Богуш.

Понимая всю неповоротливость и сложность больших систем, важно не совершить ошибку в определении собственных приоритетов. Безусловно, война должна быть прекращена на условиях Украины, а Россия должна предстать перед лицом правосудия. Но пока этого не произошло, российскому обществу нужно провести инвентаризацию всех инструментов, которые необходимы для перестройки и реформирования нашего общего пространства. И даже такие практики, удержание которых сегодня кажется непрактичным (например, сохранение пространства права в очевидно неправовом государстве), сегодня должны получить максимальную поддержку, как шаг к «нормальному» будущему.

Захваченность прошлым

Помимо вышедшей недавно книги Евгении Лезиной, историки и специалисты по изучению преодоления тоталитарного прошлого выделяют несколько работ, появившихся в интеллектуальном российском пространстве за последние 10 лет. Среди них книга Николая Эппле «Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах», аналитический доклад Николая Бобринского и Станислава Дмитриевского «Между местью и забвением: концепция переходного правосудия для России» и книга Марии Липман и Алексея Миллера «Историческая политика в XXI-м веке».

В предисловии к докладу Николая Бобринского и Станислава Дмитриевского, Борис Грозовский очень точно говорит о предвоенном состояние страны — «захваченная прошлым» — и пишет о причине этой «захваченности» — незавершенности, невозможности должным образом похоронить и оплакать покойников, вступить в права наследства, извлечь из истории выводы и, завершив один цикл, начать следующий.

Об этой невозможности покинуть замкнутый круг Николай Эппле говорит как о тупике, необходимым шагом к выходу из которого стало бы принятие на себя ответственности, но эта задача мало кому по силам: «Проблема в том, что невозможно признать свою ответственность за уничтожение миллионов людей «отчасти» или «наполовину». Строго говоря, такое признание означает нечто прямо противоположное. Но именно в этой невозможной, парадоксально-абсурдной ситуации пребывает подавляющее большинство тех, кто населяет просторы России.

Но дело не только в этом. Преступления, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, неслучайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно. Это трудно психологически, политически и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров добровольного переосмысления прошлого много, а Россия — единственная в мире страна, которая никак не может справиться со своим прошлым. Пожалуй, полноценные примеры такого рода лишь признания бывших метрополий в притеснении колоний и признание ответственности США перед американскими индейцами. Когда речь идет о непосредственных преемниках преступников и о живой политической реальности (как в случае ответственности Турции за геноцид армян), признание ответственности дается крайне тяжело.

Этическое и юридическое «никогда» в действительности постоянно балансирует на грани «снова» или даже «можем повторить». Так что хрестоматийную формулу Адорно давно пора начать писать через косую черту. Заниматься переосмыслением прошлого, не отчаиваясь и не питая излишних иллюзий, можно только отдавая себе полный отчет в том, насколько мучительно сложен этот процесс".

Лезина приводит слова Ясперса о том, что даже с концом войны и сменой режима, горизонт может «сузиться», и люди в Германии после войны не хотели слышать «о виновности, о прошлом»: «Их не заботит мировая история. Настроение скорее такое, словно после столь страшных страданий следовало бы ждать вознаграждения, на худой конец, утешения, но уж никак не взваливать на себя еще и вину».

Мы видим, что в пространстве «захваченности прошлым», неумении, неготовности брать на себя ответственность и мыслить критически, в ситуации инерционного движения общества, государству становится еще легче выйти за отведенные ему пределы и совершить преступление.

И если раньше перед обществом стояла трудная задача переосмысления и ответственности за прошлые преступления режима, то с 24 февраля прошлого года сложность задачи возросла кратно. Перед нами вопрос осознания настоящего, преступления, которое творится от нашего имени и на наших глазах. «Никогда» Адорно превратилось в «здесь и сейчас».

Николай Бобринский тоже пишет о важности планирования этих процессов загодя: «В надежде на возвращение России на путь строительства демократического и правового государства следует планировать переходное правосудие заблаговременно. В противном случае велик риск, что, когда оно потребуется, будут приняты непродуманные, случайные решения, а последствия многолетней безнаказанности надолго останутся непреодоленными».

Та самая обыденная безнаказанность, унаследованная от тоталитарной советской системы и подогнанная под современные реалии, накапливавшаяся все 30 «свободных» лет, выплеснулась за пределы государства, которое никогда не выучило ни закона, ни культуры соблюдения договоренности, ни своих собственных границ.

Очевидно, что переходный период не будет легким. И даже если мысленно представить точку политических изменений в России, надо помнить о неготовности к изменениям значительной части общества.

Лезина приводит пример, как в 1965 году Берлинский (демократический) сенат отказался поддержать идею открытия музея Холокоста и документального центра в здании, где 20 января 1942 года был оглашен план «окончательного решения еврейского вопроса»: «В отчаянии от бесплодных усилий Джозеф Вульф, узник Аушвица, автор двух десятков работ о Третьем рейхе, покончил жизнь самоубийством. Спустя три десятилетия проект Вульфа был реализован, в Берлине открылся дом-музей Ванзейской конференции».

Важно помнить, что не было единства и в политическом поле. «ХСС и ХДС настаивали на сохранении целостности национального идеала, нормализации, дестигматизации немецкой идентичности, выступали с призывами стать «нормальной нацией», в то время как СПДГ считала немецкую идентичность безнадежно испорченной и предлагала концепцию постнациональной идентичности, основанной на уважении универсальных ценностей и норм.

Если консерваторы считали ответственными за третий рейх только фюрера и его приспешников, то их оппоненты видели национал-социализм плодом всей предшествующей политики немецкого государства".

Производственный центр совести

Важными участниками процесса осмысления опыта нацизма, Холокоста и войны в Германии стали литераторы и интеллектуалы.

В 1947 году в Германии появилась «Группа 47» (Gruppe 47), в которую вошли самые значимые писатели и мыслители тех лет: Гюнтер Айх, Альфред Андерш, Ингеборг Бахман, Генрих Белль, Гюнтер Грасс, Петер Вайс, Пауль Целан, Ханс Вернер Рихтер и другие. Двое из них, Белль и Грасс, впоследствии получат Нобелевскую премию.

Франк Ширрмахер называл послевоенную немецкую литературу «производственным центром западногерманской совести».

Мы не знаем, возникнет ли в России своя «группа 47», но мы видим антивоенные высказывания и выражения солидарности с Украиной российских музыкантов, литераторов, активистов, драматургов и художников. Гражданское общество тоже не молчит — диаспоры по всему миру готовят международную акцию протеста против российской агрессии и солидарности с Украиной, которая пройдет 24−26 февраля в более чем 70 городах и 30 странах мира на четырех континентах. Активисты из России, вынужденные покинуть страну, создают разные инициативы помощи беженцам от войны в Украине, объединяющие неравнодушных людей, пытающихся противостоять катастрофе, независимо от цвета их паспорта. Внутри России продолжаются протесты и акции солидарности с погибшими. В десятках городов появились стихийные мемориалы в память об убитых российской ракетой в Днепре. Важно помнить, что на акциях против войны и мобилизации с февраля 2022 было задержано 19 478 человек, по следам антивоенных акций возбуждено 378 уголовных дел, а в списке российских политзаключенных уже 523 человека, среди которых выступавшие против войны политики Алексей Навальный, Илья Яшин и Владимир Кара-Мурза, муниципальный депутат Алексей Горинов, художница Александра Скочиленко, адвокат Дмитрий Талантов, студент-математик Дмитрий Иванов, студентка Олеся Кривцова и сотни других.

Но даже если антивоенные высказывания станут массовыми, надо быть готовыми к тому, что изменения не наступят ни завтра, ни в ближайшие годы, как в свое время в Германии, где «перелом в общественно-политической ситуации наметился лишь более десятилетия спустя после выхода в свет работ Карла Ясперса, Юргена Хабермаса и других» (Лезина).

И, как трезво заметил Борис Грозовский, «чем больше смертей и разрушений принесет война с Украиной, тем сложнее будет после нее гражданам РФ объяснить себе и друг другу, зачем они вместе».

А чтобы вернуться к вопросу опыта и ответственности полезно перечитать цитату из Гюнтера Грасса, которой открывается книга Евгении Лезиной: «Никакое национальное чувство, даже окрашенное в самые идиллические тона, никакие уверения в благожелательности, переживших „благодать позднего рождения“, не могут умалить или перечеркнуть тот опыт, который мы в единой Германии пережили как преступники, а другие претерпели от нас в качестве жертв. Нам не пройти мимо Аушвица. Как бы нам не хотелось, мы не должны даже пытаться совершить подобный акт насилия, ибо Аушвиц неотделим от нас, он — несмываемое клеймо на нашей истории, он помог, во благо нам, сделать вывод, который можно сформулировать так: теперь-то, наконец, мы знаем самих себя. (Гюнтер Грасс Grass, Günter. Schreiben nach Auschwitz. Frankfurt: Luchterhand, 1990. S. 42.)».

Чем ближе к отметке в год войны, тем больше вопросов. Хватит ли у общества сил «узнать самих себя», архивировать происходящее, с открытыми глазами фиксировать этот период полураспада человеческого, не пытаясь изолироваться и абстрагироваться, удерживать пространство права в отсутствии ресурсов и в условиях нарастающей опасности, переосмыслить концепции, на которых стоят общественные отношения, концепции общего блага, важность гражданского просвещения и важность пробужденного и активного общества?

Потому что если мы еще можем надеяться, что усилиями внешнего мира, эту войну можно остановить и вернуть в Украину мир на условиях справедливости, то внешних сил, способных форматировать нас самих, преодолеть наше тоталитарное прошлое, просто нет. Или эти силы обнаружатся внутри нас, или для России в ее нынешней итерации начался обратный отсчет времени.