Андрей Колесников: «Потреблять мы готовы, но при этом за домотканую Русь стоим»

«Те, кто равнодушно относится к репрессиям, вовлекаются государством в поддержку идеологии»

Идеология важна для любого режима, а для авторитарных режимов и режимов, движущихся к тоталитарным она важна вдвойне. Это одна из политических опор, один из способов управления страной. В Конституции при этом оговорено, что господства одной государственной идеологии быть не может, и если вы спросите нынешних начальников, они скажут, что против государственной идеологии, и у нас сплошной плюрализм. Это, конечно, будет полным враньем, потому что идеология разлита в воздухе, ее элементы — империализм, национализм, апелляция к традиционным ценностям, историческая политика, основанная на мифах, и так далее. 

[После распада Советского Союза] во многом доминировала — во всяком случае, в области экономики — идеология либеральная. Она пробивала себе дорогу через политическую конкуренцию. А вот Конституция 2020 года с ее акцентом на традиционных ценностях и разрешением президенту править дольше, чем это в принципе положено — это не просто технологический политический инструмент, это и идеология тоже. Потому что вечно править может человек, который исповедует идеологию крайне консервативную, не предполагающую применение самого важного принципа демократии — сменяемости власти. 

Государство в современной России становится все более и более тотальным. Оно колонизирует общество, пытается его поглотить и один из инструментов — это как раз идеология. Например, во время суда над Мемориалом решалась не чисто техническая задача. Само понятие «иностранный агент» имеет идеологическое значение, безусловно, но выступления прокуроров о том, что мы должны гордиться своей историей, и не нужно эту историю подрывать и охаивать — это абсолютно идеологический постулат, в самом обнаженном виде. Акцептуя эту идеологию, пусть и не четко сформулированную, но разлитую в воздухе, существенная часть общества старается каким-то образом ее придерживаться, понимать и даже принимать за свою. 

При этом люди, которые защищают память о репрессиях, скорее всего, придерживаются либеральной идеологии. Тем самым они выступают против идеологии тоталитаризма, следствием которой эти репрессии стали. Те, кто равнодушно относится к репрессиям — они по сути вовлекаются государством в поддержку идеологии, тоталитарной или авторитарной. 

С одной стороны, пропаганда — конечный инструмент доставки идеологии широким массам. Но на самом деле, когда пропаганда кричит в голос, сами ее децибелы — это тоже часть идеологии, потому что тоталитарная, авторитарная идеология не навязывает себя тихо, она навязывает себя громко, стучит сапогами, врывается в помещение. 

Пропаганда может сама по себе превращаться в идеологию, можно попасть под ее действие и подладить под нее собственные мозги, чтобы сознание начало конструировать реальность. И вот тогда идеология действительно начинает работать в полную силу: сначала бытие определяет сознание, потом сознание — бытие. В этом смысле Путин — конечный продукт самого себя, как мне представляется. 

«Путин — имперец, но ничего коммунистического в нем нет»

Если говорить об эволюции Путина, на мой взгляд, ее не было: еще в 1999 году все было понятно, как он будет строить Россию и по каким лекалам. Было ясно, что он будет строить корпоративное государство, сильное, с идеологией национализма и империализма. Так оно и случилось. 

Поначалу у него действительно не было особых инструментов для того, чтобы выстраивать государственную идеологию. Хотя уже тогда консервативная идеологическая ветвь  была достаточно влиятельной: у нее были средства массовой информации, у нее были представители во власти — те люди, которые пришли вместе с Путиным, прежде всего, выходцы из КГБ. И Путин, постепенно привыкая к своей должности, постепенно осознавая свою самость или, как теперь говорят, субъектность, в самом конце 2000 года первым делом вернул советский гимн. Ему показалось, что он пошел навстречу массам, и в то же самое время он этим массам напомнил, откуда они родом. Они уже и думать об этом забыли, приспосабливаясь к новой действительности. Но он начал восстанавливать вот эти символические вещи, и все довольно быстро завершилось фразой «величайшая геополитическая катастрофа». При этом вся эта советизированная ностальгия не была марксистско-ленинской, она была просталинской, проимперской. Путин же по сути дела — антикоммунист; он имперец, но ничего коммунистического в нем нет.

Для того, чтобы превратить эту идеологию в инструмент сохранения власти, нужно было сначала навязать ее основной части населения страны. Это в большей или меньшей степени получилось, благодаря навязыванию идеологемы, назовем ее make Russia great again. Когда она утвердилась, уже можно было действовать более открыто и активно: если вы хотите сохраниться великими внутри вот этой прекрасной капсулы, в которую мы все себя положили и грезили прекрасным прошлым и великолепным настоящим России, которая поглотит весь мир и станет самой сильной державой, то вам нужен я и вот эти люди, на которых я укажу. 

Внутри этой идеологии есть еще один элемент — это патернализм. Государство, суровое по отношению к врагам, и доброе по отношению к тем людям, которые ведут себя правильно. Патернализм — это корм, который государство задает человеку. Проблема в том, что оно недокармливает или кормит не так. И люди, которые во время парламентских выборов 2021 года казалось пришли и протестно проголосовали за КПРФ — это на самом деле не городские хипстеры, а обычные патерналистски настроенные граждане, которые недовольны качеством патернализма. Коммунисты, которые, казалось бы, уже спокойно доживали вместе с Зюгановым свой век, вдруг стали ни с того ни с сего реальной политической силой, у них появились очень яркие антипутинские, антирежимные персонажи, и, как бы разделяя идеологию этого режима, они выступают против него. Это очень интересный феномен.

«Этот режим счастливо избежал процветания»

Силовики и безопасность  — это один из столпов для этого режима. Армия, между прочим, занимает первое место в списке заслуживающих доверия институтов и обходит даже институт президентства (только на втором месте). У нас отчасти стокгольмский синдром, поскольку все убеждены, что мы живем в осажденной крепости, и на нас все время все нападают. Но, мне кажется, что реальная война в результате повернет людей против Путина, а не за Путина. Она может краткосрочно поднять ему рейтинг, потому что последние годы все боевые действия поднимали рейтинги Путина (и Медведева в 2008 году), но это работает все меньше и меньше. 

Мы очень любим болеть за героев в спорте, поддерживать наших мальчиков и девочек, которых обвиняют в том, что они съели какой-то запрещенный препарат. Но не более того. Это уже модернизированное с точки зрения урбанизации общество, ну куда им еще воевать? Основная масса населения состоит из ленивых милитаристов и ленивых путинистов. Одно дело было — бежать в окоп за Родину, за Сталина; а за Родину, за Путина в окоп бежать мы уже не хотим. Мне кажется, Кремль не понимает, что в обществе произошли такие колоссальные сдвиги и оно просто стало бояться войны. 

Если бы пропаганда последние двадцать лет доносила противоположные вещи — все восприняли бы эту идеологию тоже как свою. Даже если бы параллельно говорили о том, как хороша наша мать Россия, одно другому совершенно не противоречило бы. У нас человек-то западный, но вырос в Российской Федерации — не как гражданин и носитель западных либеральных и универсалистских ценностей, а как потребитель. Потреблять мы готовы, но при этом за домотканую Русь стоим. У них связи в голове, что общее потребление связано с политической демократией, и что долгое пребывание внутри авторитарного режима сказывается на экономике, экономика начинает сбоить.

В ситуации политического плюрализма и демократии у нас было бы гораздо больше возможностей для экономического и социального развития. Я даже затрудняюсь сказать, какой бы у нас сейчас был экономический рост и какой был бы рост реальных располагаемых доходов населения от частного сектора прежде всего. Надо признать: этот режим просто роет себе яму. Он счастливо избежал процветания. 

«Чтобы поддерживать ценности, нужны постоянные усилия государства и общества»

Процесс постоянного воспроизводства ценностей нормального общества, ценностей универсальности и либерализма все в меньшей степени работает и будет работать. Само государство не проделало эту работу и в недостаточной степени это работа проделывалась обществом как таковым, которое в массе своей стало потребителями, а не гражданами. Это колоссальная проблема. Мамардашвили писал, что для того, чтобы поддерживать эти ценности, нужны постоянные усилия государства и общества. Если усилий нет — все распадается. В Польше когда вдруг либеральные силы проиграли консервативным силам, это означало, что либеральные силы расслабились и перестали прилагать усилия. Европа тоже должна прилагать определенные усилия, чтобы сохраниться. 

Когда демократия утвердилась на Западе, тот же Мамардашвили писал, что у нас эта работа не была как следует проделана. Как результат — мы получили то, что получили: постепенно сформировавшийся жесткий авторитарный режим с элементами даже тоталитарного. В тех странах, где была проделана работа над установлением ценности демократии — при всем потребительском настроении, ценность сменяемости власти не ставится под вопрос; плохую власть все еще можно сменить. 

Существует мнение, что исторически авторитарное правление скорее норма для России, чем исключение, и периоды либерализации кажутся действительно достаточно короткими и неуспешными. Непопулярен был Хрущев, непопулярен был Ельцин, непопулярен Горбачев, непопулярен Гайдар. Зато популярен Путин; в доминирующем консервативном дискурсе всегда огромное значение имели Иван Грозный, Петр Первый, проводивший свою модернизацию достаточно жесткими методами, ну и, безусловно, Сталин. 

Но тем не менее, институциональные условия имеют огромное значение: если бы у нас утвердились институты демократии, которые в силу множества причин сбоку, справа, слева, сверху привели к власти Путина, они сделали бы нашу нацию другой. Спрос на консервативную империалистическую идеологию был и оставался бы спящим. Если бы его не разбудили буквально ногами и будильником, мы бы находились сейчас в состоянии гораздо более адекватном ментально. Например, во времена Медведева никто не пережимал на империалистически-консервативную педаль: следующим шагом Россия могла пройти стадию модернизации и избавления от этого идеологического морока. Я думаю, что мы бы избежали этой ловушки и могли бы уверенно сказать, что авторитаризм для России нормой все-таки не является.