Имперские амбиции, жестокая война против соседней страны, внутренние репрессии — для того, чтобы предотвращать подобные события, и была создана Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Как получилось, что структура безопасности, вдохновившая революции свободы и построение единой Европы, оказалась бессильной перед агрессией одной из своих стран-участниц? Что Запад не понимал про Россию и почему так долго открытая критика России воспринималась как рискованная провокация? Можем ли мы еще спасти саму идею безопасности, основанной на принципах, а не на силе? Об этом в статье для Eurozine рассуждает основатель и директор Стокгольмского центра восточноевропейских исследований, бывший посол Швеции в ОБСЕ Фредрик Лёйдквист.
Tapies Antoni, Pintura en blau, 1955
После 24 февраля 2022 года стало очевидно для всех: Россия не просто бросила вызов, но и нарушила все основы европейского порядка безопасности, воплощенного в ОБСЕ и ее двух основополагающих документах — Хельсинкском Заключительном акте 1975 года и Парижской хартии 1990 года — Ветхом и Новом Завете этого порядка. <…> Причем существенная поддержка России со стороны Китая, а также военное сотрудничество с Ираном и КНДР делают этот кризис отнюдь не исключительно европейским. Это — не кризис Украины.
Поздний Советский Союз был по своей сути державой статус-кво, сосредоточенной на закреплении и легитимации границ — ключевом мотиве Москвы на Хельсинкском совещании в 1975 году. Россия Путина — это реваншистская и ревизионистская держава, меняющая государственные границы согласно колониальному и империалистическому замыслу, применяя масштабную военную силу и угрожая ядерным оружием. Внешняя агрессия России тесно связана с внутренними репрессиями, достигшими сегодня почти тоталитарных масштабов. Это именно тот сценарий, для противодействия которому и была создана ОБСЕ с ее комплексным подходом к вопросам безопасности. <…>
Хельсинкский Заключительный акт вдохновил на создание множества правозащитных и демократических движений, а также движений за верховенство права в странах Восточного блока, контролируемых Москвой. В Центральной и Восточной Европе возникли Хельсинкские комитеты, Хартия-77, «Солидарность», а в Советском Союзе набирали влияние Сахаров и другие подпольные диссиденты. В 1980-х годах писатели, такие как Милан Кундера, Вацлав Гавел, Дьердь Конрад и Адам Михник, выступали против ялтинской системы, считая, что она удерживает народы Центральной Европы в советской тюрьме. Национальное освобождение и личная свобода стали взаимосвязанными целями.
Окрыленное духом свободы 1980-х годов, движение, зародившееся в результате Хельсинкского акта, стало важной частью тех сил, которые позволили совершиться «революции свободы» в Центральной Европе в 1989 году и распаду Советского Союза в 1991-м. Утвердилась идея единой, свободной и мирной Европы. <…>
Рассылка Школы гражданского просвещения
1990-е годы стали успешным десятилетием в истории Европы, временем излечения ран Второй мировой войны и двух тоталитаризмов — нацизма и коммунизма. Страны Балтии восстановили независимость, Германия была объединена, демократия и рыночная экономика распространились по всей Европе — пусть и не без трудностей. Европейское сообщество превратилось в Евросоюз, нейтральные страны — Швеция, Финляндия и Австрия — вступили в ЕС, а затем государства Центральной и Восточной Европы обрели двойное членство — в ЕС и НАТО… Несмотря на серьезные потрясения — войны в Балканах, Чечне, Нагорном Карабахе, Приднестровье, Абхазии и Южной Осетии — направление движения казалось очевидным. <…>
Именно в этом духе СБСЕ была преобразована в ОБСЕ, и одновременно были приняты ряд основополагающих документов. Комплексное понятие безопасности было детализировано в Документе Московского совещания Конференции по человеческому измерению СБСЕ 1991 года. Были созданы автономные институты по защите прав человека, гражданскому обществу предоставили возможность привлекать правительства к ответственности… 1990-е годы стали золотым веком ОБСЕ. <…>
Теперь мы знаем, что не все были довольны этим развитием событий. Подполковник КГБ Владимир Путин, находившийся тогда в Дрездене, был потрясен. Но понял ли Запад, что имел в виду Путин, когда в 2005 году назвал распад Советского Союза «величайшей геополитической катастрофой XX века»?
К 2007 году уже стало ясно: прежняя надежда на нормативную конвергенцию сменилась на реальность нормативной дивергенции. То, что ранее воспринималось как временные трудности — Чечня, Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье, загадочные обстоятельства прихода Путина к власти осенью 1999 года, разногласия по поводу Балкан (особенно Косово и Боснии) — теперь проявлялось как системный кризис с оформляющейся идеологической основой. <…>
Пока Запад делал ставку на Устав ООН, Декларацию прав человека и систему сотрудничества на основе правил, Москва видела в ялтинском соглашении, военной мощи (прежде всего в обладании ядерным оружием) и праве вето в Совбезе ООН краеугольные камни мироустройства… Миропорядок после Холодной войны все чаще воспринимался в Кремле как утрата престижа, нечто навязанное России в период временной слабости, и как историческая несправедливость, которую рано или поздно следовало исправить.
В своей мюнхенской речи 2007 года Путин открыто заявил, что существующий порядок безопасности неприемлем для России. Вместо него Москва предложила так называемый Европейский договор о безопасности, который по сути предоставлял бы России право вето на вступление других стран в НАТО и ЕС. Война против Грузии в 2008 году показала: Москва готова использовать военную силу для достижения политических целей. Но после того, как Россия начала войну против Украины в 2014 году, Путин стал руководствоваться принципом «либо новые правила, либо никаких правил» — другими словами, либо правила, выгодные Москве, либо хаос и анархия. Проще говоря, кто сильный, тот и прав.
Уже более пятнадцати лет Россия не только ставит под сомнение, но и нарушает основные принципы ОБСЕ. По меньшей мере четыре ключевые цели кремлевской политики находятся в прямом противоречии с принципами ОБСЕ.
Во-первых, демократия и права человека воспринимаются как экзистенциальная угроза, причем не только внутри самой России, но и в других странах, в том числе в Украине.
Во-вторых, Москва стремится восстановить концепцию «сфер влияния», все чаще преподнося эту цель под вывеской «русского мира». В ноябре 2016 года Владимир Путин заявил, что границы России «нигде не заканчиваются».
В-третьих, Россия открыто заявляет о намерении разрушить существующий европейский порядок безопасности — особенно его основополагающий принцип всеобъемлющей безопасности, который связывает внутреннее состояние государств с международной стабильностью.
В-четвертых, Кремль стремится радикально изменить военный баланс сил в Европе: вытеснить НАТО и США с континента и выстроить новую архитектуру европейской безопасности.
К этим четырем целям можно добавить и пятую: подорвать единство Запада и окончательно лишить НАТО авторитета. События и заявления администрации Трампа, начиная с февраля 2025 года, позволяют предположить, что эта цель может быть достигнута. <…> Один из терминов, которым Россия любит обозначать этот подход, — концепция «многополярности», которая недавно была поддержана государственным секретарем США Марко Рубио.
Именно поэтому вопрос подотчетности — международной, политической и экономической — становится критически важным как для установления факта нарушения существующего порядка, так и для сохранения его легитимности.
Принцип «никаких плодов агрессии» — краеугольный в международном праве. Как сказано в Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН (принята резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН в 1970 году), «никакие территориальные приобретения, являющиеся результатом угрозы силой или ее применения, не должны признаваться законными». Международное сообщество, таким образом, обязано не легитимизировать такие нарушения международного права, как аннексия Крыма, возможный контроль России над украинскими территориями или любые ограничения украинского суверенитета. Неспособность привлечь Россию к ответственности создает «моральную угрозу» в сфере международной безопасности. Ставки куда выше, чем «просто» мир и безопасность Украины.
На Западе есть те, кто утверждает, что европейский порядок безопасности уже прекратил свое существование. Однако именно этого и добивается Москва. Ведь именно этот порядок содержит критерии, по которым Россию можно и нужно привлекать к ответственности. <…>
После окончания холодной войны в странах ОБСЕ утвердилась искаженная картина России и безопасности в целом, основанная на ложных предпосылках. В результате ОБСЕ действовала нерешительно и неадекватно, в том числе в ответ на российскую агрессию 2014 года.
Первая из этих ложных предпосылок: эпоха межгосударственных конфликтов в Европе закончилась. После окончания холодной войны акцент сместился с конфликтов между государствами на внутренние конфликты, которые, как считалось, поддаются управлению с помощью посредничества. Межгосударственные конфликты представлялись если не немыслимыми, то по крайней мере иррациональными. Идеи миротворческих и конфликтологических исследований о «циклах конфликтов» были внедрены в практику и повлияли на деятельность ОБСЕ. Конфликты стали восприниматься как научные феномены, поддающиеся эмпирическому анализу по определенным шаблонам. При обсуждении сторон конфликта не проводилось никакого различия между агрессором и жертвой агрессии.
Вторая неверная предпосылка: замораживание конфликта равно установлению мира. В 1990-х годах Россия выстроила такие форматы и прецеденты управления конфликтами, которые позволяли ей контролировать «замороженные конфликты» и не допускать их разрешения без ее согласия. Эти конфликты стали инструментами давления, например, чтобы не дать Грузии и Молдове стать по-настоящему суверенными государствами и сблизиться с ЕС и НАТО. Запад позволил этому случиться, вероятно, потому что не видел смысла вмешиваться в дела российских «задворок» и надеялся на естественную нормализацию через «нормативную конвергенцию». Российское манипулирование конфликтами воспринималось как временное явление. <…>
Еще одна ошибочная предпосылка: конфликты — это результат недоразумений и непреднамеренной эскалации. Поэтому большое внимание уделялось мерам укрепления доверия, диалогу, улучшению коммуникации. Идея о преднамеренной эскалации или масштабной военной агрессии против другого государства многим казалась невозможной. <…> Минск-1 и Минск-2, «нормандский формат», Трехсторонняя контактная группа и другие переговоры дали Москве возможность переложить свои требования на плечи западных партнеров, которые, в свою очередь, должны были убедить Украину согласиться на вмешательство России во внутренние дела. У Москвы уже имелся отлаженный инструментарий: замораживание конфликтов, формулировка удобной повестки, создание механизмов, обеспечивающих контроль над результатом.
ОБСЕ под председательством Швейцарии в 2014 году с трудом справлялась с ситуацией, называя конфликт происходящим «в Украине и вокруг нее». Признать Россию агрессором и нарушителем принципов в ОБСЕ сочли невозможным. Это высветило главный парадокс ОБСЕ: организация, построенная на консенсусе, не может действовать против государства-участника, даже если оно очевидно нарушает Хельсинкский акт. Открытая критика России воспринималась как рискованная провокация.
Отсюда проистекает еще одно заблуждение — о том, что Россию можно «направить на верный путь» и не стоит ее провоцировать. Нежелание «провоцировать» Россию и готовность к диалогу и (односторонней) разрядке были глубоко укоренены как в ЕС, так и в НАТО. НАТО, например, не разрабатывало конкретных оборонных планов для стран Балтии до 2014 года. ЕС пытался вести «двойную игру»: с одной стороны осуждал Россию, с другой — продолжал искать возможности для взаимовыгодного сотрудничества. ОБСЕ при этом рассматривалась как платформа для «диалога», в отличие от НАТО и ЕС, где позволялось открыто критиковать Москву.
В более широком контексте: всего через год после войны в Грузии администрация Обамы инициировала «перезагрузку» отношений с Россией. «Северный поток 1» был запущен в 2011 году, три года спустя, а работа над «Северным потоком 2» продолжалась даже после начала российской агрессии в Украине. Справедливо будет сказать, что сигналы Запада Москве не отличались последовательностью. Даже после 2014 года все еще рассматривались варианты лишения Грузии, Молдовы и Украины права на самостоятельную политику в сфере безопасности, а также создания «санитарного кордона» с учетом «законных интересов безопасности России». Некоторые даже предлагали, что Россия могла бы предоставить этим странам гарантии безопасности.
Российские пропагандистские нарративы получили в 2014 году широкое распространение в западных дискуссиях: будто бы конфликт между русскоязычными и украиноязычными в Украине вечен; Украина — разделенная страна или искусственное государство; Крым на самом деле российский; Украиной правят нацисты… Параллельно обсуждалось, что Россия якобы имеет «законные интересы безопасности», которые якобы ущемляются расширением НАТО. При этом забывали, что с 2004 года ни одна страна, граничащая с Россией, в НАТО не вступала, а вопроса о членстве Украины в НАТО в 2013−14 годах вообще не было в повестке. Все это можно было бы подвести под идею о том, что все не так уж однозначно. <…>
В свете событий, произошедших с 2022 года, следует задаться вопросом: все ли усилия, которые в ЕС и НАТО воспринимались как деэскалационные и способствующие разрядке, действительно были таковыми? Не подтолкнули ли они Россию к решению начать полномасштабное вторжение в Украину? Настоящий Zeitenwende (поворотный момент) потребует самокритичного пересмотра предпосылок западной политики в отношении России.
С 2022 года страны ЕС и НАТО пожинают плоды своей неспособности привлечь Россию к ответственности за нарушение принципов ОБСЕ и всеобъемлющей концепции безопасности, одновременно закрывая глаза на усиливающиеся репрессии внутри России, которые сторонники реалистической школы геополитики и считали неактуальными. Следуя логике замороженных конфликтов, Запад не только допустил, но и фактически легитимизировал нарушение принципов суверенитета и территориальной целостности, закрепленное Минскими соглашениями.
Здесь столкнулись два политических императива: с одной стороны — стремление остановить кровопролитие и заморозить конфликт любой ценой, даже за счет принципов; с другой — необходимость отстаивать эти принципы как единственную основу европейского порядка безопасности в долгосрочной перспективе. Украина стала жертвой нашего недостатка воображения, близорукой прагматичности и готовности жертвовать принципами. <…>
Важно помнить, что война — это средство, а не цель. Это инструмент для достижения политических целей. Преобразование России в «нормальное» государство — неантагонистичное, неимпериалистическое, уважающее демократию и права человека — сегодня дальше, чем когда-либо со времен падения коммунизма. Для трансформации Россия должна была бы столкнуться с правдой о своем тоталитарном ленинско-сталинском наследии, империалистическом прошлом, а теперь — и о своей колониальной войне. Учитывая, что с момента прихода к власти в 2000 году Путин сосредоточился на переписывании истории — точнее, на ее фальсификации — такой поворот маловероятен в обозримом будущем.
Кризис, связанный с Россией, не закончится прекращением огня или заморозкой войны. Россия воспринимает себя как находящуюся в конфликте с Западом и использует весь свой гибридный инструментарий для достижения своих целей. Пока в России будет оставаться нынешнее руководство, стремящиеся навязать Украине экзистенциальные уступки в нарушение международного права, мир невозможен.
Если Россия получит плоды своей агрессии, это будет иметь далеко идущие и недопустимые последствия для международного права и европейского порядка безопасности — и, следовательно, для безопасности всех нас. Кризис, связанный с Россией, — это не проблема, которую можно быстро решить. Им придется управлять в течение длительного времени, в лучшем случае — в условиях новой холодной войны. <…> Вопрос о том, можно ли восстановить уважение к принципам ОБСЕ, — это вопрос экзистенциального значения. Если это невозможно, ОБСЕ ожидает та же судьба, что и Лигу Наций.
