Выборы в Германии: закрывать глаза на демонов прошлого и настоящего уже невозможно
Почему АдГ на региональных выборах может спровоцировать конституционный кризис
Правопопулистская партия «Альтернатива для Германии» (АдГ) добилась рекордных результатов на выборах в ландтаги — региональные парламенты Тюрингии и Саксонии. Пройдет ли АдГ в правительство, пока неясно, но немецкий еженедельник Der Spiegel уже подчеркнул, что «впервые с 1945 года победу на выборах в Германии одерживают правые экстремисты» и назвал случившееся «кризисом либеральной демократии». Продолжает ли признак нацизма преследовать Германию? Почему борьба с политической символикой не мешает немцам постепенно забывать трагедию предков? И что лучше всего помогало Германии в борьбе с нацизмом? Об этом на фоне выборов в федеральных землях Германии живущий в Берлине писатель и переводчик Петер Курас рассуждает в колонке для New York Times.
С тех пор, как стало ясно, что крайне правая партия «Альтернатива для Германии» (АдГ) будет доминировать в политике восточной Германии, я постоянно вспоминаю одну фотографию.
Снимок сделан в 1992 году во время четырехдневного погрома в портовом городе Росток на востоке Германии. Около 400 правых экстремистов громили миграционный центр и комплекс, в котором жила значительная часть местной вьетнамской общины. А толпа не подпускала к ним полицейских и пожарных.
На фотографии изображен мужчина. Его зовут Харальд Эверт. На нем — футболка и спортивные штаны. Его взгляд дикий и остекленевший. Его правая рука поднята в нацистском приветствии.
Это одна из знаковых фотографий в современной истории Германии. В ней отражены глубокий социальный раскол и насилие, свойственное тому периоду. Сегодня она обретает новое звучание, поскольку лидер АдГ в Тюрингии Бьорн Хёке был дважды осужден за использование нацистских лозунгов. Между умершим в 2006 году в возрасте 52 лет Эвертом и Хёке есть четкое сходство — доказательство того, что призрак нацизма продолжает преследовать Германию.
Эта фотография, однако, во многих отношениях может сбить с толку. Участники тех беспорядков, как пишет арт-критик Дидрих Дидрихсен, не были похожи на неонацистов. Не похожи на них и политики, которые ужесточили правила предоставления убежища, аргументируя это тем, что [мигранты] нападают на меньшинства. Чем ближе ультраправые к власти, тем очевиднее: излишне фокусироваться на их традиционных символах — лозунгах и приветствиях — было неэффективно. Зациклившись на символике, Германия упустила нечто более опасное, скрытое за нею.
Честно говоря, нет особой разницы между АдГ и другими правопопулистскими партиями, распространившимися в Европе в последние годы. Подобно «Праву и справедливости» в Польше, «Фидес» в Венгрии и «Золотой заре» в Греции, АдГ эксплуатирует токсичную комбинацию ксенофобии, милитаризма и ностальгии, чтобы завоевать голоса избирателей. Только это Германия — последняя страна, которую кто-то хочет сделать «снова великой».
В последние годы другие политические партии Германии не могли договориться по поводу многих вопросов, но соглашались друг с другом, что нельзя допускать к власти партию, заигрывающую с фашизмом, поэтому бойкотировали АдГ. В стране, менее чувствительной к возможности фашистского захвата власти, эта дисциплинированная партия, умеющая работать со СМИ, наверняка добилась бы значительной власти за последнее десятилетие. Но [в Германии] даже сейчас неясно, чего добьется АдГ на сентябрьских выборах. Даже если ей удастся сформировать коалиционное правительство на востоке страны — в Саксонии, Бранденбурге и Тюрингии — она не сможет нормально править. В Конституции Германии есть положения, позволяющие федеральному правительству сместить региональное, если оно намерено подорвать демократические нормы. Хотя закон недостаточно четко сформулирован, вероятно, пришествие АдГ во власть породит конституционный кризис.
Среди ряда проблем выберем одну: продолжит ли федеральная полиция или разведка обмениваться информацией со своими коллегами в регионах, в которых у власти находится АдГ? С одной стороны, Федеральное ведомство по охране Конституции Германии признало АдГ в Саксонии и Тюрингии правоэкстремистскими организациями. Обмен информацией с такими объединениями — серьезное преступление. С другой стороны, существуют юридические обязательства по обмену информацией между правоохранительными органами на разных уровнях.
Трудно представить, что Германия найдет удачный выход из этой ситуации. Как спецслужбы могут бороться с угрозой правого терроризма — далеко не самой распространенной формой политического насилия в Германии — если их руководители правые экстремисты? Может ли страна аннулировать результаты демократических выборов во имя сохранения демократии? Если АдГ придет к власти, а политический истеблишмент решит не вмешиваться, мы получим своеобразный ответ. Он покажет, что стремление остановить ультраправых было не таким твердым, как кажется, и что противодействие им было, скорее, имиджевым, чем содержательным.
Политические символы важны, но есть реальная проблема, когда они подменяют собой политическое содержание. Хорошо признавать, что нацистское приветствие и свастика — зло. Но иногда возникает ощущение, что чувствительность Германии к политическим символам помогает немцам, скорее, забыть, нежели помнить о том, что делали их предки. Это стало особенно очевидно после 7 октября (нападения ХАМАС на Израиль), когда озабоченность Германии в вопросе борьбы с антисемитизмом вдруг обернулась призывами к государственному насилию над иммигрантами.
Хотя барьер, мешающий АдГ заполучить значительную политическую власть, сохраняется — по крайней мере, пока — идеи и предвыборная тактика партии незаметно стали мейнстримом. Кому нужна АдГ, когда канцлер Олаф Шольц говорит о готовности к «массовым депортациям» с обложки Der Spiegel или когда лидер партии «Зеленых» Роберт Хабек готов сеять страх и ксенофобию? После теракта в Золингене [в августе этого года] на западе страны, в котором погибли трое, политики всех мастей предсказуемо выступили за рост депортаций и ужесточение ограничений для мигрантов.
То, что Хёке использовал нацистские лозунги на своих митингах, конечно, требовало реакции со стороны политического класса. Но слишком часто Германия фокусировалась на нацистской символике, игнорируя жестокость, которую они олицетворяют, или даже потворствуя ее продолжению. Ультраправые проникли в спецслужбы, в медиа культивируются экстремистские идеи, а другие партии используют расовое устрашение как предвыборную тактику. Так это выглядит на практике. Хотя АдГ удалось отгородить от власти, язык ненависти, на котором строилась ее поддержка, стал важной частью политической жизни Германии.
Судьба Эверта поучительна. Хотя он никогда не применял насилия, он стал одним из первых, кому были предъявлены обвинения после погромов в Ростоке — отчасти из-за дурной славы, которую принесла ему фотография. За демонстрацию нацистского приветствия его оштрафовали на 300 немецких марок — более половины его ежемесячного социального пособия. Но подавляющее большинство виновных так и не были привлечены к ответственности. С большим ущербом общество столкнулось, когда коалиция центристских политических партий ограничила право на получение убежища в Германии. Многие из тех, кто стал жертвой расистов в Ростоке, впоследствии были депортированы или покинули страну.
Вот торжество символа над сутью. Оказывается, можно было осудить мерзость фотографии, и спокойно проигнорировать силу, что лежит в ее основе, и острую политическую реакцию. Этот маневр, обеззараживающий прошлое путем его выборочного порицания, до сих пор помогал Германии. Но, как дают понять сентябрьские выборы, отрицать демонов прошлого и настоящего уже невозможно.
