75 лет назад государства-члены ООН, собравшиеся в Париже, приняли Всеобщую декларацию прав человека. Это не закон, а лишь изложение принципов. Но это была первая декларация, в которой издревле существовавший нравственный идеал человеческого равенства был включен в новую архитектуру международного права. Это был ответ на геноцидный национализм, оставивший большую часть мира в руинах после Второй мировой войны.
Этот новый моральный универсализм требовал от нас отказаться от инстинктивной предвзятости к представителям своего племени. Он просил нас не обращать внимания на существенные различия: расу, вероисповедание, пол, класс, происхождение, язык — и задуматься о человечности. Но многие в то время сомневались, способны ли мы на такой радикальный эксперимент. Как заметила Ханна Арендт в 1948 году: «Кажется, что человек, который не является никем, кроме как человеком, утратил те самые качества, которые позволяют другим людям относиться к нему как к ближнему».
Беззащитные узники Освенцима обнаружили, что их притязания на сострадание и достоинство, не говоря уже о правах, ничего не значат для их мучителей. Арендт утверждала, что такие люди будут в безопасности, только если у них будет государство, которое их защитит. Универсальное человеческое существо в каждом из нас получит «право иметь права» только в том случае, если все мы будем пользоваться защитой гражданства.
До 1989 года утопические надежды, заложенные в декларации, были связаны в основном с Западом. Бывшие колониальные народы никогда не участвовали в переговорах и принятии декларации. В первые десятилетия существования Движения неприсоединения они, как правило, негодовали в ответ на критику Запада в адрес своих новых режимов.
Национальные государства по всей советской империи оспаривали легитимность декларации ООН. СССР и его сателлиты воздержались при голосовании, считая, что социалистические права, которые они отстаивали, превосходят права личности, закрепленные в декларации. Только после падения Берлинской стены в 1989 году стало возможным поверить, что весь мир наконец-то принял моральный универсализм.
Конечно, сегодня такой оптимизм кажется наивным, учитывая ситуацию в Украине, Ближнем Востоке, в Судане, Мьянме и других странах. Правовая архитектура, выстроенная после 1945 года, чтобы не допустить повторение варварского прошлого, похоже, находится в руинах. Война России в Украине нарушает сам Устав ООН. Внутренние документы ХАМАС прямо призывают к уничтожению еврейского народа. А израильские бомбардировки Газы кажутся жестокими и нецелесообразными, даже если они не попадают под обвинения в военных преступлениях по Женевской конвенции.
Но винить в таком положении дел прежних и нынешних лидеров — значит скрывать более глубокую истину: моральный универсализм прав человека требует от большинства людей больше, чем они могут сделать. Любой непалестинец, нееврей, неизраильтянин, на первый взгляд, видит в моральном универсализме легкую дисциплину; однако посмотрите, как жестко мир разделился на лагеря во время катастрофы в Газе.
Для тех, кто переживает нынешний кошмар, проявление эмпатии универсализма кажется бессмысленным. С одной стороны, нельзя ожидать, что народ, живущий с памятью о Холокосте, будет испытывать что-то кроме ужаса после зверств ХАМАСа 7 октября. Желание отомстить или, по крайней мере, сдержать агрессию с помощью военного ответа — вполне человеческое. С другой стороны, от потомков беженцев, изгнанных из подмандатной Палестины в 1948 году, которые уже несколько недель подвергаются непрерывным бомбардировкам, нельзя ожидать ничего, кроме боли или ярости.
Если во всем этом и есть какой-то урок, то он заключается в том, чтобы не отказываться от нравственного чутья, лежащего в основе прав человека. Присмотритесь, и вы увидите, что сострадание и эмпатия так же живучи, как жестокость и месть, даже среди тех, кто оказался в котле войны. Вы увидите израильские и палестинские голоса морального универсализма — по-прежнему приверженцев справедливого мира. Именно они подтверждают принципы, лежащие в основе Всеобщей декларации.
Особенность этого катастрофического конфликта, тянущегося с 1948 года — то, что ни у одной из сторон никогда не было недостатка в моральном универсализме. Настоящая проблема заключается не в отсутствии сочувствия или сострадания у тех, кто оказался вовлечен в конфликт (хотя недавние события, безусловно, истощили эти моральные ресурсы). Скорее, это присутствие злобных, деструктивных сил с обеих сторон. Судьба двух лидеров, заключивших мир, — израильского Ицхака Рабина, убитого еврейским экстремистом, и египетского Анвара ас-Садата, убитого исламистскими фанатиками, стала мощным сдерживающим фактором даже для тех, кто знает, что мир — это единственный жизнеспособный путь для их народа.
Если мы не признаем, что общее видение Рабина и ас-Садата умерло вместе с ними, моральные принципы Всеобщей декларации остаются в силе в своем утверждении, что все страдают одинаково. Мир все еще может быть достигнут через взаимное признание боли и потерь, но только после того, как будут побеждены деструктивные силы с обеих сторон: переселенцы, бесчинствующие на Западном берегу и подталкивающие правительство Биньямина Нетаньяху к аннексии и экспроприации, и боевики-джихадисты, которые не хотят ничего, кроме уничтожения Израиля.
Сам по себе моральный универсализм обязывает нас просто признавать человечность других людей и реальность их страданий. Всеобщая декларация говорит нам, что мы должны уважать права других и следить за тем, чтобы они не нарушались. Но она не говорит нам, как это сделать. Для этого мы должны заниматься политикой, в которой приходится делать трудный выбор.
Это возвращает нас к критике морального универсализма Арендт, согласно которой в отсутствие государства, обладающего полномочиями признавать и отстаивать права, человек — «не что иное, как человек». По этой логике, тезис о двух государствах на Ближнем Востоке — единственный путь к миру и справедливости, потому что государственность — единственный гарант универсальных прав человека. Только через существование двух государств можно победить деструктивные силы. Так моральный универсализм декларации ООН наконец-то победит.
