«Теории заговора, похоже, набирают все более тревожащую популярность. Но как нам быть, когда так называемая теория заговора оказывается верной? И почему мы так пренебрежительно относимся к предполагаемым теориям заговора, но при этом принимаем столь же необоснованный сциентизм или психологизм?», — рассуждает Мэтью Дэнтит, преподаватель Университета Уаикато (Новая Зеландия).
Masonic Initiation Ceremony of a lady Freemason, early 19th century (wc on paper) by French School
Сторонники теории заговора имеют в академических кругах плохую репутацию. Их обвиняют в приверженности противоречивым теориям, пропаганде убеждений с негативными социальными последствиями, чрезмерной склонности объяснять все заговорами, а не совпадениями, подверженности эпистемическим порокам. По мнению многих исследователей теории заговора (которых мы могли бы назвать «теоретиками теории заговора»), конспирология — это что-то безумное, плохое и зачастую опасное.
Как ни странно, никто при этом не спорит, что заговоры — ситуации, когда двое или несколько людей действуют тайно для достижения какой-то цели — действительно бывают. Изучаете ли вы Советскую Россию (московские процессы), американскую историю (Уотергейтский скандал) или Ближний Восток (оправдание вторжения в Ирак в 2003 году поиском «оружия массового поражения») — то, что люди, находящиеся у власти, иногда сговариваются, чтобы скрыть свои сомнительные поступки, не подвергается сомнению.
При этом, несмотря на явное противоречие, негативный взгляд на теории заговора спокойно сосуществует с признанием того, что заговоры действительно случаются. Как можно это объяснить?
Рассылка Школы гражданского просвещения
Во-первых, верить в конспирологию — не то же самое, что верить в случаи реальных заговоров. Это позволяет нам утверждать, что сторонники теории заговора безумны, плохи и опасны, и их попытки объяснить что-то конспирологическими причинами кажутся совершенно несостоятельными <…>
Так, конспирологами называли людей, считавших московские показательные процессы 1930-х годов тщательно продуманной фикцией, организованной для оправдания чистки врагов Сталина. В итоге оказалось, что они были правы. Вудворда и Бернстайна, рассказавших о прослушке в штабе Демократической партии в комплексе «Уотергейт», журналисты поначалу также считали конспирологами. А правительства США и Великобритании точно так же называли людей, заявлявших, что никакого оружия массового поражения иракский режим не производит, это выдумка, призванная оправдать вторжение в Ирак.
Во-вторых, теория заговора перестает быть теорией заговора ровно с того момента, когда она становится официальной версией. Это не более, чем практика навешивания ярлыков — и люди, занимающие руководящие посты, использовали эту практику для сокрытия своих должностных преступлений. Но признание того, что ярлыки «теория заговора» и «конспиролог» обязательно уничижительны, не дает ответа на вопрос, как нам реагировать на случаи, когда теории заговора оказываются правдивыми.
Есть и третье, более философское объяснение. Вместо того, чтобы считать веру в теории заговора априори иррациональной, мы могли бы рассматривать их как обычные теории — предполагаемые объяснения событий, которые могут быть следствием заговора. Такой взгляд на теории заговора уже стал нормой в профильной философской литературе. Философы стали интересоваться тем, когда можно рационально верить теориям заговора и какие — если таковые имеются — основания могут быть для первоначального подозрения в отношении некоторых из них. Вместо того, чтобы относить их к категории подозрительных убеждений, а затем пытаться разобраться, почему логично верить некоторым из них, задача состоит в том, чтобы проанализировать, как доказательства и аргументы складываются за или против теорий заговора в каждом конкретном случае.
Но вне профессиональной области к теориям заговора относятся куда более безжалостно, чем к другим типам теорий. Некоторые настолько взволнованы «конспирологизмом», что посвящают целые проекты исследованию того, почему люди верят в теории заговора и как их переубедить. Почему те же самые люди не озабочены другими -измами, такими как сциентизм (склонность верить любому устаревшему научному объяснению или теории) или психологизм (попытка выдвинуть народно-психологические теории в качестве объяснения сложных аспектов человеческого поведения)? Эти -измы также побуждают людей верить в противоречивые теории, продвигать убеждения с негативными социальными последствиями, игнорировать роль совпадений — все это примеры эпистемических пороков. Что такого особенного в теориях заговора, что они заслуживают большего осуждения, чем другие случаи ошибочных убеждений?
Возможно, это связано с тем, что вера в теории заговора таит в себе опасности. И с некоторыми теориями заговора это несомненно так; мы все сейчас стали свидетелями различных конспирологических теорий о Covid-19, которые, например, заставляют людей игнорировать социальное дистанцирование или отказаться от вакцины, когда она станет доступной. Но и сциентизм вокруг предполагаемых средств лечения Covid-19 также вызывает беспокойство.
Возьмем, к примеру, препарат гидроксихлорохин, который был предложен как часть плана лечения пациентов, заразившихся Covid-19. Название медикамента было на первых полосах всех медиа, когда президент США Дональд Трамп рекламировал его очевидную эффективность. Однако в дальнейшем большинство медицинских исследований показали, что в лечении Covid-19 препарат не несет особой пользы. Тем не менее, все еще раздаются призывы сделать гидроксихлорохин доступным для пациентов, пострадавших от коронавируса. Эти призывы не основаны на научном знании, <…> за ними стоит сциентизм, а не наука.
То же самое происходит, когда люди оспаривают целесообразность локдауна или продвигают в медиа модные советы по питанию. Эти идеи преподносятся как научные и добиваются широкого распространения благодаря сциентизму: веры в то, что если какие-то факты выглядят научными, в них следует верить. Правда, тот факт, что это взгляды меньшинства или причудливые теории, остается в стороне.
Говоря более фундаментально, подумайте о частоте неудач научных теорий в целом. Процесс создания и проверки теорий в науке означает, что новые теории постоянно предлагаются, проверяются и отбрасываются. Лишь немногие из них выживают достаточно долго, чтобы стать частью научного консенсуса.
Другие сферы также испытывают подобные проблемы. В психологии наблюдается кризис репликации: оказывается, что многие важные, порой даже фундаментальные открытия в ряде областей (в том числе социальной психологии), при повторном эксперименте не смогли быть воспроизведены и не подтвердились. Это означает, что многие научные работы по психологии, как минимум, сомнительны.
Однако никто не говорит, что мы должны относиться к научным или психологическим теориям как к «безумным, плохим или опасным» так же, как к теориям заговора. <…>
Остается вопрос: почему люди выбирают теории заговора?
Многие споры вокруг теорий заговора касаются дефиниций: от того, как мы определяем предмет теории заговора, зависит, является ли вера в нее рациональной.
Ярлык «безумный, плохой и опасный» — это узкое определение теории заговора. Оно исключает более широкий набор аргументов, в том числе общепринятые объяснения московских показательных процессов, Уотергейтского скандала, 11 сентября и вторжения в Ирак в 2003 году. Уничижительный ярлык «теории заговора» применяется только к тем теориям, которые явно ложны и, следовательно, верить в них нецелесообразно.
Если ученых интересуют только теории заговора, которые уже определены как иррациональные, то исследование, показывающее, что теории заговора «безумны, плохи и опасны», неинтересно (оно подтверждает то, что мы уже знаем), и его нельзя распространить на более широкий набор «теорий заговора».
Философы, изучающие конспирологические теории, утверждали, что мы должны говорить о них в более широком смысле. Нам должен быть интересен анализ всех видов заговорщической деятельности, а не только теорий заговора, которые мы уже подозреваем в фантастичности. Если наш анализ сфокусирован на теориях, которые мы по умолчанию считаем ложными или проблематичными, то анализ тех теорий, которые мы считаем правильными, подтвердит только то, что мы думаем, что уже знаем.
Трактовать теории заговора в узком смысле не просто неинтересно, но и потенциально опасно. Никто не отрицает, что иногда происходят заговоры. Но если мы будем пренебрежительно относиться к теориям заговора, мы не сможем расследовать те предполагаемые заговоры, к которым стоит отнестись серьезно. В конце концов, советское правительство заверило Запад, что московский процесс был правдивым и справедливым, хотя дело обстояло совсем не так. Никсон отрицал свою причастность к прослушке, но солгал. Блэр и Буш убеждали своих сограждан в наличии явных доказательств того, что режим Саддама Хусейна производит оружие массового поражения, но их доказательства были подделаны.
Опасность потенциального заговора для государства нельзя недооценивать, и пренебрежительное предвзятое отношение к обвинениям в заговоре может дать правительствам возможность избежать наказания за сокрытие содеянного. Сталин умер естественной смертью в своей постели, несмотря на то, что помогал организовать московский процесс. После Уотергейта Никсон выиграл следующие президентские выборы с большим перевесом. Буш и Блэр развернули войну в Ираке, несмотря на искаженное досье, которое использовалось для оправдания их военных действий.
От заявлений об инопланетных ящерицах-оборотнях до сюжетов о новом миропорядке — нельзя отрицать, что некоторые (возможно, многие) теории заговора выглядят очень подозрительно. Но даже они не должны автоматически отклоняться; кто-то должен оценивать их в соответствии с доказательствами. Если окажется, что злые рептилии действительно держат под контролем британскую монархию или что существует государство в государстве, бдительные граждане должны противостоять этим вещам.
<…> Мы должны прекратить зацикливаться на теориях заговора только потому, что они получили этот уничижительный ярлык. Скорее, мы должны относиться к ним, как к любой другой теории, и давать справедливые аргументированные оценки. Это не означает, что мы должны относиться к ним некритически: нам нужно подвергнуть сомнению наши предположения, а иногда и отказаться от них. Отказ от идеи о том, что за определенными мировыми событиями могут стоять заговоры, лишь повлечет за собой неприятности.
Автор: Мэтью Дэнтит, преподаватель Университета Уаикато (Новая Зеландия)
