«Свобода сводит на нет слепое поклонение человеку или государству»

Михаил Сергеевич Горбачев, советский лидер и реформатор, умерший недавно в возрасте 91 года, вероятно, был величайшим освободителем всех времен — если принять во внимание характер демонтированного им режима и численность освобожденных им людей и народов.

Давнишняя «теория», распространенная врагами Горбачева и принятая многими на Западе, утверждала, что президент СССР якобы был бездельником, который сам не знал, что делает, и споткнулся о свои же реформы, когда кризис зашел слишком далеко и уже ничего нельзя было исправить.

Полный вздор. Его современники — Фидель Кастро на Кубе, семейство Кимов в Северной Корее, Никита Хрущев или Леонид Брежнев в Советском Союзе — едва ли обладали сверхъестественными умственными способностями, но точно знали, что делать, когда их власти угрожала опасность: показательные процессы, казни, пожизненные тюремные сроки, голод, танки в Будапеште и Праге, или марионеточный режим в Польше.

Нет, Горбачев не прибегал к репрессиям, потому что считал неправильным руководить страной с помощью террора и лжи. Впервые за 70 лет понятия морали и нравственной ответственности были введены в советский политический контекст и стали рабочими терминами.

Поэтому горбачевская революция и была поистине великой. В основе любого государственного переворота или других внутриэлитных дрязг всегда находится власть. Великие революции всегда начинаются с человеческого достоинства и нравственных принципов. «В стране складывается новая нравственная атмосфера», — говорил Горбачев на пленуме ЦК КПСС в январе 1987 года, том самом, где он заявил о повороте к «гласности» и «демократизации». Произошла «переоценка ценностей», как он сам это назвал. Позже, вспоминая свое ощущение, что «так дальше жить было нельзя, надо было кардинально все менять», он называл это своей «нравственной позицией».

Согласно другой «теории», Советский Союз, погрязший в экономических проблемах, все равно должен был развалиться. Это тоже полная чушь. Режим на Кубе, в Северной Корее и Зимбабве удерживается до сих пор, и сам Советский Союз просуществовал с 1930-х по 1950-е годы в условиях ужасного дефицита и голода миллионов людей. Он существовал бы и дальше, продолжая порабощать Восточную и Центральную Европу, если бы не почечная недостаточность Юрия Андропова и фатальная дряхлость Константина Черненко.

К моменту прихода Горбачева к власти советская империя застыла в ужасе и мраке. Все видные диссиденты были либо мертвы, либо сидели в тюрьмах, либо подавлены и молчали. Западные эксперты давали в основном неопределенные и мрачные прогнозы. Польская «Солидарность» была разгромлена. В Западной Германии готовились к «долгому пути через институты», который занял бы десятилетия: подкупая советских кураторов в ГДР, они надеялись добиться улучшения отношений и либерализации на Востоке, шаг за шагом.

Да, был Рональд Рейган и его суровая, так и не реализованная программа Стратегической оборонной инициативы. Однако ничто не угрожало советскому режиму и его господству над всей империей в краткосрочной или даже среднесрочной перспективе. Какой автократов мыслит дальше этого? Горбачев, пришедший к власти в 54 года, легко мог просидеть в Кремле не менее 20 лет, как и его предшественник.

Конечно, Горбачев начинал как «авторитарный реформатор» — так поступали большинство царей и генеральных секретарей (и нынешний президент России Владимир Путин). Но когда продолжение андроповского полицейского ренессанса  — с наказанием особо отъявленных взяточников, запретами продажи водки и дневными облавами в банях и пивных в поисках «тунеядцев» — дало лишь мизерный прирост ВВП, Горбачев столкнулся с другой привычной российской дилеммой: провести институциональные реформы или столкнуться с застоем.

Либерализация влечет за собой неопределенность, повышает риск беспорядков и, главное, несет реальную угрозу личной власти. Величайший русский реформатор Александр II был убит. Никита Хрущев, развенчавший культ личности Сталина, был смещен в результате переворота. В условиях застоя таких угроз нет, зато есть внешние и внутренние враги, на которых легко свалить необходимость потуже затянуть пояса, и пропагандистские мифы для отвлечения и воодушевления. Горбачев выбрал либерализацию.

Как мы позже узнали из воспоминаний Горбачева и его правой руки, «крестного отца гласности» Александра Яковлева, экономические соображения имели не первостепенное влияние на решение президента СССР. Он пришел к выводу, что советский режим несовместим с человеческим достоинством. Так началась перестройка: нравственная чистка такого масштаба и интенсивности, которые не имели прецедентов в истории крупнейших европейских государств.

Вскоре перед Горбачевым встала еще одна традиционная российская дилемма: империя или свобода. В отличие от британских или французских колониальных империй, господство России в Центральной и Восточной Европе было несовместимо с демократией. Прежде каждый российский правитель предпочитал империю свободе. Либерализация Александра II прекратилась после ​​подавления польского восстания. Хрущевская десталинизация была прервана Венгерской революцией, а экономическую реформу Алексея Косыгина остановил разгром Пражской весны. Горбачев стал первым российским правителем, порвавшим с этой национальной политической традицией. Берлинская стена пала.

Начатая им либерализация ожидаемо не поддавалась сдерживанию сверху — и превратилась в революцию снизу, возглавляемую, как и все революции в современной истории, городским средним классом. Но несмотря на это, Горбачев до конца своей жизни считал, что все, что он сделал, было правильным. Он оставался ярым сторонником того, что после недолгой Пражской весны стало известно как «социализм с человеческим лицом». В политической таксономии 20-го века он присоединился к антисталинским левым Джорджа Оруэлла: тем героическим мужчинам и женщинам, которые выступали против коммунистов во время гражданской войны в Испании, а после Второй мировой войны — в профсоюзах Великобритании, а также в парламентах и на улицах Франции и Италии. Они первыми подверглись репрессиям во время захвата власти коммунистами в Восточной Европе, на Кубе и в Эфиопии, точно так же, как анархисты и социалисты, преследуемые НКВД в Испании, или меньшевики и эсеры после большевистского переворота в России.

Наследие Горбачева называют «противоречивым», используя тот же ярлык, который нетерпеливые западные общества навешивают на любую политику, не дающую однозначно положительных результатов в течение первых пяти минут. Разве наследие какого-то великого освободителя таким не было? Свобода сводит на нет слепое поклонение человеку или государству, которое все уладит и обо всем позаботится. Она влечет за собой сплошные риски, ужасающую необходимость делать выбор и нести ежедневную ответственность за свою жизнь.

Как говорит Христу Великий Инквизитор в «Братьях Карамазовых» Достоевского: ты их освободил, а они не хотят освобождаться! «Ничего и никогда не было для человека и человеческого общества невыносимее свободы». Вместо этого людям нужны «тайна, чудо и авторитет». Добавьте немного ностальгии по сверхдержаве, милитаризованный патриотизм, а теперь еще и войну — и вы получите путинскую реставрацию.

Незавершенные, прерванные революции так и остаются революциями. И до конца своих дней Горбачев гордился своей. «Советская модель потерпела поражение не только на экономическом и социальном уровнях; она потерпела поражение на культурном уровне, — сказал он. — Наше общество, наш народ <…> отвергли эту модель, потому что она не уважает человека, подавляет его духовно и политически. <…> Вот почему все самое важное для нас всегда было связано со свободой».