Обществу граждан — гражданское просвещение

«Человек человеку волк» (Плавт, Гоббс).
«Война всех против всех» (Гоббс).
«Учение о классовой борьбе… ведёт к признанию политического господства пролетариата, его диктатуры, т.е. власти, не разделяемой ни с кем и опирающейся непосредственно на вооруженную силу масс» (Ленин).
«Все люди враги» (роман Олдингтона, 1933 г.).

А вот что писал намного раньше Плавта Платон в одном из своих писем: Каждому, «кого волнуют разногласия и раздоры, надо знать… что при междоусобиях конец бедствиям может быть положен… [когда] научатся себя сдерживать и установят законы, изданные для пользы побеждённых… И покажут себя более воздержанными в удовольствиях, а также потому, что сильнее хотят и лучше могут (сами) подчиняться законам. Другого пути для прекращения зла в государстве, страдающем от внутренних мятежей, нет».

То есть гражданами, политянами (жителями античного полиса), согласно Платону, могли быть люди, обладающие способностью требовать и ожидать от других, что и они станут гражданами. 

Общая история человечества начинается в эпоху «осевого времени», ибо тогда сработал феномен конгениальности. А именно — в разных местах планеты произошло нечто конгениальное по своему осевому — Axenzeit, — стержневому результату. Конгениальное — значит, сходное по духу, образу мыслей. Это было время глубокой рефлексии, осмысления и выбора пути, когда на смену мифологическому мировоззрению пришло философское и религиозное мировоззрения. И сейчас во время глобального кризиса мы переживаем несомненно нечто похожее с такими историческими вехами «осевого времени», как Возрождение, Реформация, Барокко, Просвещение.

Известно, что свобода, как её понимают философы, состоит не в том, чтобы что-то иметь, а в том, чтобы быть. И первым свободным человеком, не обладавшим ни властью, ни богатством, античные греки считали философа. В частности, Сократа, владевшего грамматикой, логикой и риторикой и выразившего своё мыслительное кредо словами «я знаю, что ничего не знаю». В этом сосредоточенном желании (поскольку здесь важен акцент на слове «знаю») удержать то, что открывается символически благодаря редукции на границе знания о неизвестном, и заключена драма человеческой свободы, которая разыгрывается в зависимости от человеческих способностей и усилий к творческому, созидательному существованию. Это и есть цивилизация. Культур много — цивилизация одна. Мыслью и словом человек творит мир.

О том, что это так, можно убедиться в наши дни, посмотрев в Википедии статью «Хронология изобретений человечества». При всех неизбежных погрешностях она поражает увеличивающимся после XVII века, включая XX-й, числом научных открытий и технических изобретений, характеризующих эпоху Нового времени. За три века примерно в 10 раз. К началу этой эпохи историки относят обычно открытие испанцами Нового света, Реформацию и «славную» Английскую революцию середины XVII века. А с другой стороны, формирование научной картины мира на основе гелиоцентрической системы Коперника, законов механики Галилея и классической механики Ньютона. 

Тем не менее, смысл понятия «Новое время» остаётся во многом и сегодня условным, так как не все народы вступили в него одновременно. Но именно тогда появляется евроцентристский мир и начинается уже в Новейшее время (1789 — 1945) экспансия европейской цивилизации с ее интенсивным развитием техники и технологий в другие районы мира. 

Об этом времени несомненных успехов и последовавших трагедий Первой и Второй мировых войн можно с уверенностью сказать, что европейцев, готовых овладевать знаниями достижений науки и техники и умением их «прибирать к рукам» — вступать во владение, становиться хозяевами и т.д. — было тогда намного больше, чем думающих и уже понимающих, что «история, — говоря словами писателя-фантаста А. Азимова, — достигла точки, когда человечеству больше не разрешается враждовать». А в наши дни, что тоже очевидно, сама природа за все изобретения и научно-технический прогресс явно предъявила человечеству свой счёт в виде пандемии коронавируса и изменения климата. 

Удивительно! (вернёмся к «хронологии»): в самом начале XX века на Земле было чуть больше полутора миллиарда человек, а по состоянию на 3 января 2021 года уже около 7,836 миллиардов. И за это же время было совершено около 300 изобретений (в XVII веке около 30). То есть фактически, суммируя изобретателей и остальных людей, всего 2-5 тысячных процента от общего количества всех живущих на планете. И эта тысячная доля обеспечила не только соответствующие рабочие места, но и высокие темпы развития промышленного производства, огромный рост городского населения, и всё это, конечно, не могло не оказать в целом влияния на биосферу и климат. Потому что человечество относилось к природе, прежде всего, потребительски; в частности, в СССР, под известным лозунгом: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё — наша задача!». 

Только во второй половине XX века на природу стали обращать внимание. Об этом свидетельствуют экологические призывы и плакаты: «Человек разумный? Убери за собой!». «Чистый лес — совесть туриста». «Бережёная природа нас бережёт»… 

Народы, как и люди, разные. Но это не значит, что они не готовы и не способны договариваться, приходить к согласию, объединяться, заключать союзы, интуитивно соглашаясь с тем, что «все мы люди и должны жить в мире». Интуиция и чувства, однако, сами по себе не помогают преодолению конфликтов. Хотенье мысли еще не мысль. Актуальность и важность в этой связи того, что в философии получило название феноменологической редукции, можно выразить такой фразой: «Наша мания мыслью заменять акт жизни мешает нам понять происходящее» (М. Мамардашвили).

Мешает, потому что исчезает живое, мелькнувшее в момент впечатления, начало мысли, как это происходит, например, во время физического эксперимента при изучении природных явлений в специально созданных условиях. Ведь, согласно определению, эксперимент (в отличие от жизненного опыта) — это, во-первых, действие природы, а не ума, и только во-вторых, интеллигибельное, умопостигаемое действие, несущее с собой условия понимания. Подобно знаменитому восклицанию Архимеда «Эврика!» («Я нашел!»). Поскольку человек не может не чувствовать и не думать о существующих взаимосвязях окружающего мира. Пока мы люди, а не робозомби, эти связи по-прежнему будут волновать и интересовать нас, потому что в отличие от видового многообразия мира животных таксономической единицей человеческого рода является индивид, а не вид. И человечность рождается из индивидуальности, благодаря уму и характеру, а личность — благодаря совести, что предполагает различение, выделенность мыслью нравственного поступка как такового. 

То есть общество — это связь людей не как «абстрактных индивидов», неотличимых друг от друга, а как индивидуальностей. Без них об обществе можно говорить и говорят, но редко обращают внимание на абстрактный, условный смысл говоримого. Как и о человечестве, которое тоже не просто множество взаимозаменяемых особей, а сообщество индивидуальностей. 

В повседневной жизни мы не обращаем на это внимания и поэтому не видим разницы, например, между словом «свобода», о которой говорят обычно как о «свободе выбора», и действительно свободным человеком. В языке это не различимые вещи. А между тем их различение, поскольку свобода, как и истина, справедливость, право не выводимы механически из понятий, и есть акт понимания, которое является элементом и условием бытия понимаемого. В этой связи и возникает проблема рациональных, символических конструкций, способных порождать последствия своего собственного существования в виде гражданских институтов. 

Понятие «гражданское общество» появилось впервые в заглавии книги, изданной во Франции в двадцатые годы XVIII века, её автор Бюфье и называлась она «Трактат о гражданском обществе, или о том, как сделать себя счастливым, внося свой вклад в счастье людей среди которых живешь» (Traiteґ de la societe civile. Et du moyen de se rendre heureux, en contribuant au bonheur des personnes avec qui lґon vit. Par le Pere Buffier de la Compagnie de Jesus. 1726).

Вопрос: изменилось с тех пор представление европейцев о государстве и гражданине? Разумеется, так как изменилось общество, если не забывать, что названное понятие вошло в европейскую культуру в контексте уже сформировавшейся идеологии либерализма, когда третье сословие (купцы, ремесленники, буржуазия) боролось в XVIII веке за гражданские права, затем в XIX — за права политические, а во второй половине XIX-го рабочие, создавая сначала профсоюзы, а затем и свои партии, начали классовую борьбу за социальные права. Именно эта совокупность прав характеризует современное общество граждан, столкнувшееся с проблемами глобального характера. И при этом достойна особого внимания реакция на эти проблемы как раз «изобретателей», ученых-физиков и философов. 

Известно, что до середины XX века применение новых видов оружия не вызывало со стороны общества массовых протестов. Однако после создания в 1945 году атомной бомбы, когда в условиях растущей политической конфронтации стала очевидной исходящая от применения такого оружия угроза для всего человечества, по инициативе Б. Рассела, А. Эйнштейна, М. Борна и других ученых спустя 10 лет возникло международное Пагоушское движение за мир и разоружение.

И напомню о существовании с 1968 года другой общественной международной организации Римского клуба, объединяющего представителей мировой научной, политической и финансовой элиты, которые считают главной своей задачей помощь людям в осознании стоящих перед ними глобальных проблем, поиска способов их решения, широкую просветительскую деятельность и оказание влияния на лиц, принимающих решения на международном уровне. 

«Свет во тьме светит», — сказано в Евангелии от Иоанна. Отвлекаясь от богословского описания божественного происхождения света, сошлюсь на два известных его вида: естественный свет и электрический, искусственный. И добавлю к ним свет ума, так как с ним непосредственно связано просвещение и рождение в человеке личности, способной изобрести в том числе и электрический свет, и понять, что тот и другой свет можно изучать в качестве научного объекта, а сам ум невозможно. Хотя обыденное сознание, которое «мыслит картинками», не задумываясь приписывает свойства объективности (предметности) мозгу, или, выражаясь научным языком, нейрональным механизмам мозга. 

Откуда же тогда мы «получаем» научно не познаваемую реальность субъективно-психического, или, другими словами, реальность бытия, и каким образом? 

Благодаря со-знанию, то есть факту вербализованного человеком знания в особом состоянии необратимого впечатления, где частица «со» указывает на рацио — «измерение» невидимого. Либо со-вести, то есть как бы посланной откуда-то вести. Природа, ставя перед нами препятствие необратимости, тем самым фактически подсказывает: вот это и есть ваша объективная самодействующая в виде озарения реальность, которую нужно отличать от языка, каким она выражена, и постараться удержать. 

Следовательно, субъективное «суждение», как раз и включает в себя это различение в ситуации кризиса в качестве «объекта». Когда свободная, не умершая в букве мысль, из-за необратимости времени не исчезает, а становится историческим навигатором, определяющим движение европейской цивилизации во времени и пространстве, как событие достойное удивления. Философия ведь рождается из удивления, как утверждали и знали еще в древности, рассуждая о поиске того, что действительно имеется и ни в чем не нуждается. Но в чем, как показывает исторический опыт, нуждаемся мы — люди. Характеризуя это нечто как Единое и Неизменное, как Свет, Истину, Добро, лишив Единое чувственных качеств и наделив его качеством мысли, древнегреческий философ Парменид ввёл в философию интуицию бытия как мысли. В соответствии с которым мыслить и быть — одно и то же. 

Мы живем на планете Земля, и наша жизнь немыслима без понятий пространства и времени. Природу мы познаем благодаря априорным формам чувственности (пространства и времени) и категориям рассудка, а общество — благодаря апостериорным ценностям свободы и вечной жизни. Психическое, существуя во времени, не существует в пространстве, потому что впечатление необратимо и не поддается исследованию в виде внешнего объекта. Однако временную его протяженность, обладающую предметно-смысловой реальностью, по-своему исследует, например, искусство. А философия, которую можно определить как самосознание человека в свободе, начинает с отказа от любого предварительного знания, или, иначе говоря, с незнания, как Сократ, радикального сомнения, как Декарт, критики — как Кант, феноменологической редукции — как Гуссерль. 

Паскалю принадлежит фраза: «Природа — это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде». По словам историков, в подлиннике рукописи видно, что «вначале он написал слово «effroyable» (пугающая), но затем, справившись с собой, все-таки изменил эпитет на «бесконечная»». И далее: «Возможно, нет лучшего способа определить, какого мировоззрения придерживается человек, чем прислушаться к тому, с какой интонацией он прочитает вслух эту фразу». 

Прислушаемся и мы, учитывая, что наука стремится избавиться в поисках решения поставленной задачи от «я» и описать мир таким, каков он есть.

Замена в приведенном примере слова «пугающая» словом «бесконечная» — понятна. В XX веке Пьер Тейяр де Шарден и Владимир Вернадский назвали ноосферой особое состояние биосферы, поскольку ключевая роль в ней принадлежит человеческому разуму, который с помощью Интернета фактически завершает сегодня создание искусственной, «второй природы». И ноосфера тоже может казаться пугающей, если забыть о кантовском методе трансцендентальной философии. 

В отличие от трансцендентности, трансцендентальность имеет прямое отношение к познанию и к условиям нашего жизненного опыта. Трансцендентальное — это призма, посредством которой мы смотрим на мир, говорил Бертран Рассел. Оно имманентно человеческому сознанию и не подлежит наблюдению. Такие трансценденталии, как «пространство» и «время», характеризуют не столько окружающий мир, сколько нашу способность его воспринимать. А затем познавать благодаря тому, что они легко, подобно конвертируемой валюте, преобразуются в конкретные числа, символы и т.д., помогающие его измерять, изучать, понимать. И то же самое можно сказать о восприятии центра. 

Был ли когда-либо и где-нибудь центр, вокруг которого можно было бы собрать живущих на планете Земля людей и этим управлять? Увы, потому что такого центра не может быть по определению. Независимо от того, что понимается под управлением: контроль, менеджмент или администрирование. Однако в условиях войны или серьезного кризиса, подобно коронавирусной пандемии, речь о Центре как некоем символе может идти. И тогда этот центр перемещается туда, где совершается то, что можно называть по-разному. В первом случае поиском модели мира и безопасности, начиная с Вестфальского соглашения 1648 г. после Тридцатилетней войны, и кончая Ялтинско-Потсдамской системой международных отношений, сложившейся по итогам Второй мировой войны. Во втором — уже упоминавшимися «историческими вехами Axenzeit». А можно назвать такой центр самоподдержанием разума (ума) и совести. 

Сознание человеческое живет в напряженном поле, очерченном предельными границами смыслов и ясность в нем возможна тогда, когда мы стремимся овладеть языком этих смыслов, то есть понимаем их отвлеченность. Согласно категорическому императиву: наши поступки нравственны лишь тогда, когда их мотивы могут быть общечеловеческими нормами.

В эпоху «осевого времени» завершается процесс эволюции Homo sapiens и начинается борьба человека с инстинктами, в обозримом горизонте которой философия в истории человечества становится формой мировоззрения. В философском мировоззрении сходятся смыслы и преодолеваются любые тупики. Если не забывать, что мир, с которым имеет дело философия, это не мир сам по себе, а общественная среда жизни, в которую она стремится, раздвигая рамки профессий, внести большую ясность на одном из самых востребованных сегодня языков — языке гражданского просвещения, потому что «история достигла точки, когда человечеству больше не разрешается враждовать».