«Нужно перестать ставить во главу угла европейскую идентичность и развивать уважение к инакомыслию»

«Изобретение воображаемой границы между Европой и Азией было связано не только с разделением в пространстве, но и с разрывом во времени»

Граждане европейских государств всегда были склонны считать свой континент особым местом. Но теперь европейцы все чаще — и весьма справедливо — рассматривают Европу как довольно скромный уголок планеты, который, возможно, больше не играет ключевой роли в мировых делах. Впрочем, и они, как правило, убеждены, что европейская социальная рыночная экономика имеет универсальную ценность и актуальность.

Понять, что представляет собой современная Европа и какое место она занимает в современном мире, невозможно без понимания ее географических особенностей. 

В географическом смысле Европа — это лишь часть гораздо большего евразийского континента. Ее границы на западе, юге и севере определены достаточно четко, поскольку омываются водами мирового океана. Однако на востоке Европа не имеет четкой границы. Предполагаемую границу с Азией обычно размещают где-то посередине России и Турции — независимо от того, проходит ли она по рекам, горным хребтам или посреди самого густонаселенного мегаполиса континента, Стамбула. 

Но разделять континент таким образом, конечно, в высшей степени искусственно. Что бы мы подумали о русских географах, если бы они объявили о континентальном разделе в центре Германии по линии какой-то реки или горы? Или о турецких картографах, проводящих границу континента через крупнейший город Франции? Я очень сомневаюсь, что мы отнеслись бы к такому предложению серьезно и что оно оказало бы большое влияние на общественное мнение. Но именно это произошло в случае предполагаемой границы между Европой и Азией.

В действительности вопрос о том, где заканчивается Европа и начинается Азия, прежде всего касается исторических формаций, цивилизационных различий и вопросов идентичности; это вопрос о символах, которые формируют нашу реальность. Изобретение этой воображаемой границы между Европой и Азией и ее все более широкое применение в качестве стандартного способа взгляда на мир было связано не только с разделением в пространстве, но и с разрывом во времени. Предполагалось, что Европа направлена в будущее, а Азия застряла в прошлом. 

Мы можем даже пойти дальше и предположить, что европейцы изобрели не только идею Европы, но и идею Азии; Азию стали определять во многом через то, чем она отличалась от Европы и чего ей не хватало, чтобы быть похожей на нее.

Конечно, сегодня мало кто из нас мог бы представить себе Азию (особенно то, что мы называем Дальним Востоком) менее динамичной, чем Европа, или отстающей от Европы в развитии. Передовой статус Европы в последние десятилетия оказался небезосновательно подорван. И если Европа больше не символизирует прогресс, вероятно, ей необходимо отстоять свою особую модель современности, чтобы оставаться отличной от Азии. 

«Западноевропейское восприятие Восточной Европы все еще содержит элементы ориенталистского образа мышления»

Если изначально Европа была определена как нечто отличное от «Востока», то что такое тогда Восточная Европа, та часть мира, которая объединяет эти два понятия в самом своем названии?

Европейским проект отделил себя от Восточной Европы после 1945 года. Однако и сейчас западноевропейское восприятие Восточной Европы все еще содержит элементы ориенталистского образа мышления, а отношение к этой части континента похоже на исторически сложившееся отношение к азиатам.

При этом восточные европейцы, в отличие от азиатов, встав на путь европеизации после 1989 года, сами хотели, чтобы их считали европейцами. В свою очередь, западные европейцы оставили за собой право измерять «европейскость» восточноевропейцев, и определять достаточно ли страны «другой Европы» достойны для участия в европейском проекте.

Некоторые из наиболее страстных европеизаторов последних десятилетий, в частности, Польша и Венгрия, в конечном итоге выбрали правительства с особыми взглядами на Европу и «европейскость»: вместо того, чтобы усвоить либерально-нормативный проект Запада, они начали пропагандировать религиозно окрашенные, а временами и явно расистские идеи. При этом теперь уже сами восточноевропейцы не просто отстаивают свое право принадлежать к Европе, но и настаивают на своем праве исключать других. 

При этом две крупнейшие страны Европы, Россия и Украина, на сегодняшний день не являются частью Евросоюза и вряд ли войдут в него в обозримом будущем. Россия по-прежнему воспринимается как главный конкурент, как и во времена Холодной войны, даже несмотря на то, что она сама долгое время считалась европейской великой державой, сыгравшей центральную роль в пресечении крупнейших военных попыток доминировать в Европе, а теперь больше не является сильным претендентом на власть. 

Вне европейского контекста остается и соседняя Турция, по численности населения почти не уступающая Германии. Она продолжает выполнять функцию буферной зоны для ЕС, замедляющей приток беженцев из Ближнего Востока и Центральной Азии. 

«Ислам может быть современной религией, но не тем, чем является христианство в светском контексте»

Утверждение о том, что европейская идентичность сформировалась в результате давней борьбы с исламом, главной силой, непосредственно влияющей на европейскую историю, которая часто изображается как чужеродная и угрожающая, уже стало своеобразным клише. 

Вместе с тем, в Европе была еще одна чужеродная религия — иудаизм. Но евреи, в отличие от мусульман, до Второй мировой войны и Холокоста, как правило, рассматривались членами так называемого христианского большинства как «внутренние другие». И геноцид европейского еврейства был чудовищной реакцией на ассимиляцию евреев и их растущее влияние в обществе.

Однако после окончания Второй мировой войны и начала деколонизации контраст между исламом и иудаизмом стал намного более размытым. В основе этого прежде всего тот факт, что подавляющее большинство евреев теперь живут за пределами Европы, а присутствие мусульман во многих европейских обществах, напротив, значительно увеличилось. При этом ощущение угрозы со стороны ислама определенно не исчезло и даже радикализовалось в последние десятилетия. 

Многие вопросы к исламу, выходящего за рамки строго религиозной сферы, могут проистекать из нашего довольно узкого представления о том, что такое религия. Ислам может быть современной религией, но не тем, чем является христианство в светском контексте. К собственной разновидности секуляризма ислам может прийти изнутри своей собственной цивилизационной матрицы, и такой секуляризм может принять несколько отличную от христианской версии форму.

В конце концов, европейская и, в более широком смысле, западная цивилизация определяется не столько христианством, сколько светской традицией, которая возникла в критическом диалоге с христианской религией и как аналог христианской религии. Так что напряженные отношения между «Европой» и «исламом» можно было бы значительно улучшить, если бы истоки категории религии были лучше поняты и, вероятно, пересмотрены в рамках межцивилизационного анализа.

«Уловить разнообразие Европы через понятие европейской идентичности просто невозможно»

Как в современных условиях можно сохранить европейский проект, удержав почти три десятка разных государств в едином союзе? В последнее десятилетие стало очень модным понятие европейской идентичности. Ее укрепление позиционируется как дополнительная опора Евросоюза — в основном экономического, правового и бюрократического проекта с весьма ограниченной эмоциональной привлекательностью.

Но важно понимать, что проект европейской интеграции, основанный на экономике и политике, создал очень дифференцированное пространство, которое просто не поддается адекватному пониманию с помощью концепции идентичности. Некоторые страны входят в Еврозону, некоторые — в Шенгенское соглашение, а некоторые не присоединялись ни к тому, ни к другому, но при этом являются членами Евросоюза. Другие могут использовать евро в качестве своей валюты (Черногория) или применять правила Шенгенского соглашения, не являясь членами ЕС (Швейцария). Есть и другие страны, к которым не применимо ничего из этого, но где местные демократические силы готовы сражаться на баррикадах под европейским флагом, как это произошло в Украине или, хоть и в меньшей степени, в Беларуси. Уловить такое разнообразие через понятие европейской идентичности просто невозможно.

В конце концов, демократии основываются не на том, как граждане определяют свою идентичность, а на том, насколько успешно гражданам удается достигать взаимовыгодных компромиссов по ключевым вопросам, не обязательно достигая полного консенсуса. Сегодня ЕС представляет собой союз либеральных демократий, где отсутствует настоящая демократическая оппозиция, которая могла бы предлагать альтернативные программы развития. 

Зато есть фундаментальная оппозиция (Fundamentalopposition), в первую очередь в лице правительств Польши и Венгрии, которые не хотят уважать основные европейские нормы и ценности. Евросоюз лишь в последнее время — и, я должен добавить, довольно поздно — начал предпринимать попытки им противостоять. Между тем вызов, брошенный правительствами Венгрии и Польши, может вскоре привести к полномасштабному институциональному кризису в ЕС. Это может произойти потому, что ключевое различие между легитимным инакомыслием и фундаментальным противодействием либерально-демократическим стандартам долгое время игнорировалось.

Лучший совет для всех жителей Европы — перестать ставить во главу угла европейскую идентичность и развивать культуру уважения и принятия в отношении инакомыслия. Так, сливаясь в широкое транснациональное движение демократической оппозиции, несогласные европейцы вскоре могут вытеснить фундаментальную оппозицию в пользу либерально-демократического порядка.