«Привлекательность Нью-Йорка и Лондона быстро оказалась девальвирована»
Испокон веков заразные болезни были главными убийцами городов. Перикл умер от чумы, положившей конец золотому веку Афин, Юстинианова чума завершила распад Римской империи, Черная смерть уничтожила более трети населения Европы в 1300-х годах, а пандемии холеры периодически истребляли городских жителей вплоть до начала XX века. Если города выживали, то лишь потому, что люди продолжали в них приезжать.
Пандемия Covid-19 не исключение. Коронавирус уже убил больше американцев, чем погибло за два года гражданской войны; число жертв среди британцев превысило количество мирных жителей, погибших во Второй мировой войне. Как нередко и бывает с эпидемиями, в этот раз она снова пришла в довольно благоприятное время.
После десятилетий ускоряющихся изменений большая часть человечества стала жить в городах. Волна всемирной урбанизации сделала их центрами быстрого развития и внедрения технологий.
Все изменилось год назад, когда коронавирус начал свой разрушительный поход по всему миру. Его распространение стало величайшим стресс-тестом для наших глобализирующихся обществ. Жизнеспособность и привлекательность глобальных, тесно связанных между собой городских агломераций, таких как Нью-Йорк, Лондон, Париж или Мумбаи, быстро оказались девальвированы. Повсюду мы видим фотографии вымерших городских центров и многочисленные сообщения о бегстве из городов. В 2021 году был зафиксирован исторический пик роста загородного населения.
Повсюду мы видим фотографии вымерших городских центров и многочисленные сообщения о бегстве из городов
Как вообще так получилось, что торжество урбанизма столь молниеносно сменилось паникой? Ждет ли нас в будущем изолированный мир удаленной работы из укромных безопасных мест? Или же наоборот, города станут еще большим местом притяжения?
Тот факт, что ответы на эти вопросы не очевидны, говорит о том, что несмотря на крепкие позиции городов, основы их успеха оставались шаткими. Мы, как правило, не задумывались о том, как работают города, для чего они нужны, что их поддерживает и что может сделать городскую среду лучше — для людей и природы.
«На кону — переосмысление динамичного и хрупкого баланса между узкими экономическими интересами и общественным благом»
Самые успешные города стали таковыми прежде всего благодаря технологиям и финансам, а также благоприятным условиям как для стартапов, так и для и крупных предпринимателей. В то же время они уделяли гораздо меньше внимания борьбе с насилием, обеспечению социальной справедливости и предоставлению основных услуг самым уязвимым категориям граждан.
Более глубокое проникновение экономических рынков и технологий в сектор недвижимости стало причиной волатильности и возникновения спекулятивных пузырей на рынке жилья, который когда-то был стабилизирующим активом в жизни большинства людей. Ипотечный кризис 2008 года в США особенно сильно ударил по самым незащищенным домохозяйствам. В то время как благосостояние обеспеченных людей приумножалось, нестабильность и небезопасность других только усиливалась.
После ипотечного кризиса банки ввели более жесткое регулирование выдачи займов и более жесткие условия их погашения, что сделало ипотечные кредиты менее доступными. В результате была подорвана ценность понятия housing as a verb («жилье как глагол»), придуманного британским архитектором Джоном Тернером для описания всевозможных выгод и пользы, которые наличие стабильного дома дает человеку на протяжении всей его жизни.
Экономика совместного потребления, возникшая благодаря развитию технологий мобильной связи, позволила применить более неформальный подход к работе и жилью, особенно в городах. Адепты sharing economy, например, компании по предоставлению услуг совместного потребления и краткосрочной аренды, обещали устранить «трения» на жилищном рынке и рынке труда. Приезжающие в город получили возможность снимать комнату в чьем-то доме вместо дорогого отеля и передвигаться по городу, не будучи обманутыми таксистом.
Как для работников, так для и владельцев недвижимости экономика совместного потребления обеспечила большую гибкость и позволила им обходить утомительные правила. Столь радикальная трансформация на мировых рынках сделала такие компании, как Uber и Airbnb, невероятно привлекательными для инвесторов.
Однако у этих процессов была и обратная сторона. Взлет популярности краткосрочных форм занятости (gig economy) лишил работников многих гарантий, была подорвана безопасность общественного транспорта, а городские центры превратились в туристические Диснейленды. Оказались под угрозой и права арендаторов, а местные налоговые поступления сильно сократились.
Один из примеров последствий этих изменений — эффект Airbnb, когда недвижимость в центре города перестает представлять ценность для жизни, а становится привлекательной лишь для краткосрочной аренды. Например, в Амстердаме продуктовые магазины заменяются пунктами проката велосипедов. Вместе с тем, оказалось, что «moving fast and breaking things» (прежний девиз Facebook, «двигайся быстро и ломай преграды») не очень-то подходит для Парижа, который уже стал крупнейшим рынком Airbnb. В век технологий на кону — переосмысление динамичного и хрупкого баланса между узкими экономическими интересами и общественным благом, который позволит городу процветать.
«Если у пандемии есть урок, то он заключается в том, что все взаимосвязано»
Эти изменения привели к большей неопределенности в жизни многих людей, особенно тех, кто относится к уязвимым группам. Экономические риски перешли от корпораций к домохозяйствам, создав взрывоопасную ситуацию, которая в хорошие времена оставалась незаметной. Лос-Анджелес стал больше похож на Лагос, а Лондон — на Мумбаи.
В больших динамичных городах росли нестабильность и неравенство, но в небольших населенных пунктах эти процессы были еще более ощутимыми: многие прежде процветающие города начали терять свою привлекательность, а вместе с ней и численность населения. В большинстве стран с высоким уровнем доходов убыль населения сейчас становится нормой, а не исключением.
Попытки противостоять этим процессам и переменам во многих странах становятся причиной отказа от космополитизма. Такой подход закладывает основу для подъема популистской политики и препятствует коллективным действиям. Это, в свою очередь, приводит к сокращению поддержки социальной и экологической политики, и к одобрению жесткое правоприменение и сдерживание международной миграции.
Самые большие вызовы пандемии связаны не с вирусом, а с нами самими — как мы реагируем, насколько разумны наши общества, насколько мы эгоистичны или заботливы друг с другом и насколько быстро мы учимся.
Если у пандемии есть урок, то он заключается в том, что все взаимосвязано. Нет экономики без здоровья, нет здоровья без науки, нет науки без правительства, нет правительства без доверия, нет доверия без фактов и нет фактов без общественной приверженности делу общего блага. Именно эти связи должен обеспечить город. Что особенно важно, импульс для этих преобразований проистекает из множества кризисов, которые возникают, когда миллионы людей живут и работают вместе в тесном контакте.
В этом смысле рынки, мобильные телефоны, автомобили, медиа и социальная идентичность — все это социальные технологии, и, как и все технологии, они не конечные цели, а инструменты, которые можно использовать как во благо, так и во зло. Они полезны и могут привести к изменениям, но, как и все технологии, должны использоваться надлежащим образом.
Самое важное в городских социальных изобретениях — то, что они являются общественным благом. Государственное устройство на Западе строится на моделях, придуманных в Афинах и Риме, мы считаем, используя числа, изобретенные в Багдаде, и многие из нас общаются на сленге Нью-Йорка или Лондона. Этот список бесконечен.
Но социальные изобретения — не просто информация, это коллективные социальные практики, требующие приверженности людей и институтов совместному использованию одного и того же пространства и общего будущего. Чтобы это произошло, люди должны извлечь выгоду из этих обязательств.
То же самое и с пандемией коронавируса. Хорошие новости заключаются в том, что теперь вместо полувека исследований ученым потребовалось меньше года, чтобы идентифицировать и секвенировать геном вируса. Вскоре появились вакцины.
В 2021 году миллиарды людей будут вакцинированы. Все это — триумф коллективного познания, прежде всего в городских центрах. Но мы ошиблись именно в сфере коллективных действий. Многие города добились большего успеха, чем другие. Те, кто преуспел, следовали передовым научным практикам, быстро учились и действовали решительно.
Жизнеспособность любого города зависит от его привлекательности для самых разных людей, от того, на какие мечты он вдохновляет и какие жизненные пути открывает. В жизни людей все взаимосвязано: здоровье, работа, новые возможности, образование и благополучие, но это все еще не отражается в том, как мы планируем и строим города.
Мы должны найти способы, которые выходят за рамки содействия экономическим рынкам и надежд на быстрые технологические решения. Теперь должно быть очевидно, что в любой большой город устроен гораздо сложнее, чем может показаться приверженцам этих узких подходов. Пусть пандемия Covid станет напоминанием о том, что у нас нет другого выбора, кроме как принять динамическую сложность наших городов.
По мере того как наступает усталость от вируса Covid и распространяются вакцины, успех урбанизма становится все менее устойчивым. Только новый космополитический дух, основанный на научном подходе, компетентном управлении в интересах общества и преследовании общей цели, может нас спасти и привести к лучшему будущему для всех.
