Глобальный мир невозможен без коммуникации между странами. Эта коммуникация выстраивается и поддерживается дипломатическими работниками, чье мировоззрение в значительной степени формируется эпохой, в которой они живут. В России на смену советскому и постсоветскому поколениям дипломатов готовится прийти новое поколение, не помнящее не только советское время, но и девяностые — а значит, свободное от былых стереотипов и установок. Кто эти молодые люди, которые вскоре будут определять российскую внешнюю политику? Что их мотивирует, что они думают о своей стране, Западе и мире? Как изменятся международные отношения, когда придет их время? На эти вопросы искала ответы Кадри Лийк, старший научный сотрудник Европейского совета по международным отношениям. Мы перевели доклад, который она подготовила по итогам своего исследования, и пересказываем самое главное.
Для исследования Кадри Лийк провела 18 глубинных интервью с молодыми (20-40 лет) специалистами по внешней политике, которые работают в российских министерствах, выполняющих внешнеполитические функции — МИД, Минэкономики, Минтранс и профильных ведомствах (сотрудники Минобороны и спецслужб в исследовании не участвовали). Интервью проходили в декабре 2018 года и феврале-апреле 2019 года в Москве и нескольких европейских столицах. Также в исследовании использованы групповые обсуждения: встреча автора с Советом молодых дипломатов при МИД России (19 марта 2019 года), лекция и дискуссия в МГИМО (11 апреля 2019 года), встреча Совета по внешней и оборонной политике (18 марта 2019 года). Наконец, еще одним источником стали фокус-группы, проведенные среди студентов МГИМО социологами из Левада-центра (20 марта 2019 года).
Sir John Lavery The Chess Players, 1929
Их география
“Запад” перестает играть центральную роль в российской внешней политике
В течение по крайней мере трех столетий “Запад” находился в центре российской мысли: он был был либо моделью для восхищения, либо силой для сопротивления, и – в обоих случаях – источником импортированных идей и практик. Но теперь эта долгая озабоченность “Западом”, порой граничившая с одержимостью, меняется и трансформируется.
Когда студентов-международников попросили нарисовать модель мирового порядка и указать в нем место России, никакой особой связи с “Западом” не возникло. Рисунки, как правило, изображают фрагментированный мир, изобилующий разными акторами. Россия находится либо вне конфликтов, либо среди толпы незападных держав.
В то время как “отцы” российской внешней политики — члены истеблишмента, обычно старше 50 лет — все еще часто называют Запад одним действующим лицом, молодые студенты видят в Соединенных Штатах и Европе совершенно разных игроков; их отношение к США намного жестче, чем к Европе. “США хотят остановить наше развитие, чтобы сохранить нынешний статус-кво и их гегемонию”, — полагает один из участников фокус-группы.
При этом изменения, которые, судя по всему, происходят в ментальной географии молодых респондентов, не говорят об отказе от западной ориентации в пользу какого-то другого мировоззрения, включая явно “антизападную” направленность. Вместо этого они кажутся приверженцами реальной политики, не предполагающей ни постоянных друзей, ни врагов.
Их разочарование
Сегодняшние российские дипломаты часто испытывают разочарование в связи с крушением иллюзий в отношении Запада, но самые молодые из них — люди в возрасте 20 с чем-то лет — свободны от таких эмоций: их взгляды можно назвать резко реалистичными и прагматичными
Поколения, сформированные западно-ориентированными парадигмами внешней политики, вошли во взрослую жизнь с идеалистическими ожиданиями 1990-х годов, которые им позже пришлось пересмотреть. Одна из главных причин этого разочарования — неспособность сделать отношения России и Запада после 1991 года “равными”. «Мы думали, что это наша общая победа над коммунизмом, — говорит молодой дипломат. — Но потом Запад сказал: “Вы проиграли”. И многие теперь чувствуют, что Запад рассматривает Россию как страну второго сорта, чей опыт и взгляды ничего не стоят».
Многие опрошенные связывают свое разочарование в Западе с событиями недавнего прошлого. Для одного из собеседников, 1986 года рождения, это была война 2008 года в Грузии. Другие упоминают реальные или предполагаемые западные двойные стандарты: «Трамп говорит, что Голаны — это территория Израиля, но Крым — это не Россия», — говорит источник, родившийся в 1987 году. Еще один источник упоминает Brexit и президентство Трампа — на Западе обвиняли Россию в обоих этих явлениях.
Многие собеседники называют точкой невозврата 2014 год, когда произошла аннексия Крыма. «Мне кажется, что с 2014 года лучшая часть западной интеллигенции перестала сочувствовать русским как людям. Они говорят: “Мы накажем вас за то, что сделал ваш лидер”, — утверждает источник, родившийся в 1991 году. — Там, где я ожидал услышать вопросы, я получаю обвинения. Или люди подмигивают: “Да, да, ты русский, что ты можешь сказать?” Это оскорбляет, хотя некоторые в России счастливы — теперь они могут сказать: мы всегда говорили вам, на Западе одни русофобы». «Человек из России, особенно если он представляет государственную организацию, [в глазах представителей Запада] обязательно должен быть голосом авторитаризма. Некоторые настолько устали от роли “русского”, навязанного им на западных семинарах, что перестали вообще их посещать», — говорит другой источник, родившийся в 1980 году.
Их Путин
Молодые российские профессионалы в области внешней политики не являются ни сторонниками Путина, ни либералами западного стиля: они опасаются готовых идеологий
Вряд ли кого-то из опрошенных молодых профессионалов можно назвать истинным путинистом. «Я никогда не голосовал за него», — признается собеседник, один из самых заметных российских ястребиных голосов. Те, кто сейчас работают в государственных учреждениях, испытывают состояние инерции и стагнации. Для многих из них выжидание стало стратегией выживания. «Сейчас все устали, — говорит один из сотрудников министерства, 1992 года рождения. — В том числе люди, которые находятся у власти. Режим не может обновляться, поэтому он консервируется — и в этих условиях совершенно бесполезно пытаться что-либо объяснить или предложить кому-либо. Лучше молчать». Его старшие коллеги соглашаются: «После выборов 2018 года не произошло никаких больших перестановок, не появилась новая политика, — говорит источник, который тесно сотрудничает с Кремлем. — Сейчас все ожидают, что это произойдет после думских выборов в 2021 году, но, честно говоря, я совсем не уверен. Кажется, что наш президент устал и чувствует себя комфортно… никакой энергии для концептуальных изменений не осталось».
Некоторые респонденты признаются, что фактически находятся во внутренней эмиграции и пытаются воздействовать на ситуацию настолько, насколько это в их силах. «Я сделал своей “миссией” объяснить людям, что шаги [такие как аннексия Крыма] будут дорого нам обходиться», — говорит собеседник 1980 года рождения. «Я пытаюсь сосредоточиться на предотвращении войн, — говорит другой источник, 1987 года рождения, который занимается контролем над вооружениями. — Контроль над вооружениями менее политический; по этим вопросам можно дать рекомендации».
При этом фокус-группы среди студентов Московского государственного института международных отношений (МГИМО), напротив, зафиксировали усиление авторитарных настроений — более заметное, чем во взглядах опытных специалистов по внешней политике. Участники фокус-групп сошлись в том, что России нужен “сильный лидер”, а члены одной из групп даже предложили продлить президентский срок. Большинство студентов либо согласились с тем, что России нужна преемственность с тем режимом, который сложился сегодня, либо считают непрерывность наиболее вероятным, если не неизбежным, будущим. И хотя студенты согласны с необходимостью некоторых изменений в политической системе, они полагают, что любые перемены должны происходить постепенно из-за “низкого уровня политической культуры” и размеров страны.
Их 2014
Даже спустя пять лет шок все еще ощутим среди членов внешнеполитического сообщества России вне зависимости от поколения. «Я потерял свой голос как эксперт», — говорит один из опрошенных, 1980 года рождения. Аннексия Крыма, возможно, дала Путину огромный импульс популярности в обществе, но в то же время, это могло во многом подорвать его авторитет среди госслужащих. «Невозможно говорить о возвращении Крыма Украине — это уголовное преступление, — признается аналитик. — И это сильно отличает нынешние дискуссии от того, какими они были на рубеже веков, когда все можно было обсуждать».
Опрашиваемые делятся историями о том, как люди покидали МИД после Крыма или переходили в другие отделы — но их немного, такие шаги происходили незаметно и не сопровождались публичными заявлениями. Тем не менее, 2014 год определенно повлиял на то, как люди видят свою работу. «Одно дело было прийти в МИД до 2014 года, и совсем другое — после», — говорит собеседник 1989 года рождения.
Их альма-матер
МГИМО служит альма-матер для большей части российской элиты, определяющей внешнюю политику: это как сотрудники МИД, так и работники внешнеполитических подразделений других государственных учреждений и крупных компаний. По словам Марка Галеотти, эксперта и преподавателя МГИМО, культура вуза определяется тремя его функциями: «Это один из лучших российских университетов, высшая школа для элиты и аналитический центр МИДа». На Западе принято считать, что такое учреждение в России должно находиться под строгим государственным контролем. Но МГИМО, как утверждает Галеотти, является довольно плюралистической институцией: «Есть много маленьких и больших институтов и центров, которые замыкаются на отдельных людей. <…> Никто в администрации университета не пытался повлиять на содержание моего курса».
С ним соглашается и Андрей Загорский — либеральный профессор, который преподает в МГИМО в течение нескольких десятилетий. По его словам, наряду с его лекциями, студенты также посещают курс генерала Леонида Ивашова, которые известен своими патриотическими традиционалистскими убеждениями. «Мы обсуждали Украину, студенты были удивлены: разве это не дело рук американцев? Я сказал, что не видел таких доказательств, предложил мне их показать». На экзаменах студенты могут свободно придерживаться своих собственных политических взглядов, главное — четкая аргументация, утверждает Загорский. «Университет должен научить думать», — говорит он.
H.Berthold, ABC Calendar 1932
Их карьера
Далеко не все, кто учится в МГИМО, стремятся построить дипломатическую карьеру. Некоторые недавние выпускники, которые решили не идти работать в МИД, с нескрываемым сарказмом относятся к тем, кто это сделал. «МГИМО дает человеку хорошее образование, учит мыслить самостоятельно — но в МИДе это не требуется», — говорит собеседник, родившийся в 1989 году.
Так, конечно, считают не все. Журналист и представитель одного из экспертных объединений говорят, что «в МИДе есть много хороших людей, которые пытаются использовать свои роли, чтобы на что-то повлиять».
Из студентов МГИМО, которые принимали участие в фокус-группах, около половины собираются стать дипломатами. Их мотивы отличаются — большинство выражали интерес к дипломатической работе, но некоторые признались, что хотят, чтобы “государство о них заботилось”. «У меня есть друг из МГИМО, приехавший из сибирской деревни, — рассказал собеседник, родившийся в 1989 году. — И он говорит, что сделает все, чтобы не вернуться туда: “Если меня попросят сказать, что Крым русский, я скажу, что русский. Если мне нужно сказать, что Крым монгольский — хорошо, монгольский! Только бы не возвращаться [в деревню]”».
Но продвижение по службе в МИД небыстрое. Как это ни парадоксально, молодые российские дипломаты, вероятно, менее подвержены влиянию внешнего мира, чем их однокурсники, которые выбирают другую карьеру: дипломаты должны подняться по карьерной лестнице, прежде чем смогут напрямую общаться с иностранными коллегами. «На приемах в Москве много вторых и третьих секретарей из западных посольств, но их российские [коллеги] никогда не будут ниже первых секретарей. Таким образом, западные дипломаты будут иметь 15-летний стаж общения с коллегами к тому моменту, когда российские только получат к нему доступ», — рассказывает собеседник 1991 года рождения.
Кроме того, существует целая категория мидовских чиновников, чья карьера не просто продвигается медленно, а, как правило, останавливается до того, как они достигнут самых высоких должностей — это женщины. Только 33% сотрудников МИДа — женщины, а среди 130 послов женщин только двое. Медленный прогресс женщин в МИДе частично связан с культурой и традициями российской дипломатии. «Это действительно недостойно страны, которая дала миру своего первого в истории посла-женщину», — говорит собеседник 1983 года рождения (имея в виду Александру Коллонтай).
Их МИД
Способность молодых дипломатов формировать политику будет зависеть от баланса сил между “гражданским” и “силовым” министерствами в России (то есть между МИД и Минобороны)
В какой степени “молодая гвардия” МИД сможет повлиять на внешнюю политику России? Ответ во многом зависит от атмосферы и договоренностей внутри министерства, а также от места, которое МИД и другие “гражданские” министерства будут занимать в процессе принятия решений в России. Ситуация здесь оставляет желать лучшего.
В последние годы, особенно после аннексии Крыма и начала военной операции России в Сирии в 2015 году, МИД стал принимать гораздо меньшее участие в выработке внешней политики. Эту роль на себя взяли администрация президента и Совет безопасности, где преобладают не дипломаты, а представители спецслужб и Минобороны. «МИД только выполняет решения, принятые в других местах, — говорит один из собеседников. — Кто такой дипломат? Это человек, который защищает позиции России при любых обстоятельствах и по сути является пропагандистом? Или это человек, который ищет решения проблем, с которыми сталкивается страна во внешней политике?»
Сами дипломаты по-разному относятся к своей роли в новых обстоятельствах. «Я знаю людей в МИД, которые до сих пор считают, что Катынь — это заговор», — говорит молодой дипломат. По его словам, это не зависит от возраста: «Есть много молодых, но путинских насквозь». В то же время многие жаждут более креативной стороны дипломатической работы и испытывают неловкость из-за набора инструментов, доступного российской дипломатии, например, набора очков с помощью постов в Твиттере. По словам одного из дипломатов, они хотели бы говорить с западными партнерами напрямую, а не через публичные заявления, но у них часто нет канала для этого: «Для дипломатов, работающих с Ближним Востоком, все по-другому — они делают настоящую работу, а не играют с аудиторией».
Конец разочарования?
Запад не должен надеяться на оптимизм 1990-х годов, когда Путин уйдет. Восприятие Запада как просто еще одной силы в холодном и сложном мире, развивающееся при Путине, вероятно, переживет его
Что смена поколений российских дипломатов означает для будущего российской внешней политики и отношений Россия-Запад?
Внешняя политика России будет определяться будущим президентом и будет зависеть от сложного набора неизвестных: личности лидера, характера режима и глобального контекста. Любой режим найдет людей для этого. «Не то, что думают эти молодые люди, определит будущую российскую внешнюю политику, — говорит преподаватель МГИМО. — Скорее, будущая внешняя политика определит, кто из них продвинется в своей карьере, а кто — не так сильно».
Опыт представителей молодого поколения, принимающих решения в области внешней политики, будет сильно отличаться от опыта их предшественников. Для дипломатов советской эпохи Запад был загадкой: личного контакта с ним практически не существовало, но профессиональные контакты имели большое значение. Лица отставных послов до сих пор вспыхивают, когда они вспоминают какой-то прорыв в сложных переговорах, случившийся десятилетия назад. Но для молодого поколения все иначе. Личное знакомство с Западом сейчас доступно и зачастую происходит в позитивном ключе. «Я учился в Кембридже в 2014 году, и однажды мой декан пригласил меня, чтобы [проверить], что никто не обижает меня, потому что я из России», — вспоминает собеседник 1992 года рождения. Но для сегодняшних дипломатов — в отличие от советских времен — профессиональных прорывов в общении с Западом практически не существует. «Самое главное в нашей двусторонней повестке дня — договориться о визах для наших собственных сотрудников. И даже эти вопросы решаются не очень успешно», — говорит британский дипломат.
Маловероятно, что в сотрудничестве между Россией и Западом автоматически произойдет прорыв после прихода к власти молодого поколения. «Молодежь видела больше [Запада], поэтому они менее идеалистичны в отношении Запада, в отличие от советских людей, для которых Запад был чудом», — говорит собеседник, родившийся в 1980 году.
По мнению молодых специалистов по внешней политике, Запад — это всего лишь одна сила в мире, а грядущий мир — мрачно-реалистический, основанный на принципах Александра III: единственными настоящими союзниками России являются ее армия и флот. Но, возможно, именно благодаря этим представлениям и отвращению молодого поколения к идеологии, у обеих сторон может оказаться больше возможностей стать партнерами и сотрудничать, чтобы защищать свои собственные интересы прагматическим образом.
Записала Наталья Корченкова
