Ирина Бороган:
Этот страх революции продолжает влиять на то, как в спецслужбах думают о политэмиграции сегодня. Они боятся, что политэмигранты могут на деньги западных спецслужб совершить переворот в России. Для нас это может совершенно абсурдно звучать, по крайней мере в данный момент. Но Путин страшно этого боится. Почему? В головах спецслужбистов существует представление, что революция 1917 года произошла потому, что в Россию прибыла небольшая группа политэмигрантов, а именно Ленин прибыл в пломбированном вагоне на деньги немецкого генерального штаба и совершил революцию. Все остальные причины революции полностью отметаются, и история Первой мировой войны практически отсутствует в исторической памяти народа.
Понятно, что, находясь под давлением странных конспирологических теорий и упрощенного видения истории, они будут продолжать увеличивать давление на политэмиграцию. Мне приходилось очень много разговаривать с начальником Центра общественных связей ФСБ, генералом Александром Михайловым. Он и сейчас очень часто появляется в медиа, много комментирует по войне в Украине, несмотря на то, что уже в отставке. Он написал книгу очерков «Жандармские судьбы». Самым любимым его героем и кумиром был Сергей Зубатов, человек, который создал систему того, что мы сейчас называем наружным наблюдением. Он придумал, как систематизировать досье, работу в революционных организациях, и главной его заслугой, с точки зрения Александра Михайлова, было то, что он научился внедряться в революционные кружки, вербовать там агентуру и перевербовывать пламенных революционеров. Когда я задала этому человеку вопрос, как вообще он может восхищаться человеком, который укреплял царский режим — а КГБ совершенно не наследует никаким царским организациям и призвана была бороться со всеми бывшими представителями правящих классов, — он мне объяснил, что «революция — страшная трагедия, мы бы и так создали правильный режим, если бы не случилось этой страшной трагедии, а Зубатова я люблю, потому что он боролся с революционерами, большинство из которых были, конечно, евреи». Они считают себя наследниками охранителей режима. Неважно какого.
Эти разговоры мы вели задолго до протестов 2011—2012 годов. Но уже в конце 1990-х спецслужбы занимались даже самыми незаметными протестными организациями. В частности, было дело так называемой «Новой революционной альтернативы», небольшой группы молодых людей-сталинистов, в основном девушек 25−30 лет. Никто к ним серьезно не относился, но за ними следила ФСБ, внедрив в организацию своего агента. Девчонкам в конце концов даже удалось соорудить какую-то очень маломощную бомбу, которую они сделали собственными руками из селитры и отнесли ее в приемную ФСБ на Кузнецкий мост. Она взорвалась поблизости, сильных повреждений это никому не нанесло. Это был пик их революционной деятельности, после чего их всех разгромили и пересажали. Значительные ресурсы тратились и на НБП, которая ничего не взорвала и только разбрасывала листовки, издавала свою литературу и все в таком духе. Таким образом силы спецслужб были отвлечены от реальности.
Это не значит, что не надо бороться с теми, кто собирается убивать мирных жителей в России. Но на фоне терактов, которые тогда совершались в Москве и по всей России такая деятельность выглядела как что-то совсем незначительное. Это иллюстрирует абсолютно серьезную убежденность спецслужб в том, что такие вещи представляют угрозу государству, какими бы вымышленными эти угрозы нам ни казались. И от этого страха «революции по образу 1917 года» ФСБ и другие спецслужбы не избавились до сих пор, он для них существует как совершенно реальный.
Андрей Солдатов:
Это обнаруживает определенную уязвимость этих людей еще и в том смысле, что, поскольку они не очень понимают с чего начинается революция, то кто знает, с чего она начнется? А вдруг она начнется с Майнкрафта? Она же в Сирии или Ливии с чего-то началась. Говорят, там какой-то подросток себя сжег? А кто его знает, как на самом деле? Вот сижу я в управлении ФСБ Томской области и думаю: да хрен его знает, как они начинают все эти революции. Я не знаю. И знать не хочу. Поэтому я устанавливаю по умолчанию нулевую толерантность к любым протестным акциям. Даже если два подростка соберутся вместе и будут о чем-нибудь говорить.
Был знаменитый случай в Советском Союзе, когда студенты обменивались ботинками на Лубянской площади: ходили с двумя чемоданами и такая у них была шутка — один приносил левый ботинок, другой правый и они обменивались в переходе. Их в конце концов поймали и посадили, потому что не надо заниматься такими шутками. Потому что мало ли с чего начинается революция 1917 года!
«Они просто отсиделись»
Ирина Бороган:
Критический момент для спецслужб — это ситуация борьбы элит. Потому что они не знают, на чью сторону вставать, кого поддерживать и чем это для них закончится. Примеры из истории очень печальные. Можно даже далеко не ходить и вспомнить пригожинский мятеж. Что делали спецслужбы? Местное УФСБ забаррикадировалось в здании, Центр общественных связей ФСБ выпустил сообщение, призывавшее вагнеровцев арестовать Пригожина. Я не видела, чтобы они куда-то вышли, не видела, чтобы Альфа где-то там приземлилась и начала останавливать этот мятеж. Что они делали? Они выжидали, что будет, потому что они не могли понять. Это же очень важный человек — яркий представитель элиты, лучший друг Путина. Чью сторону занять? Как поступать? Они просто отсиделись. Я думаю, что если будет еще похожая, другая критическая ситуация, то они займут ту же самую позицию.
Андрей Солдатов:
Очень сложной для спецслужб была история с перестройкой, и она остается не до конца отрефлексированной. Руководство КГБ одним из первых внутри властной вертикали, выступало за отмену 6-й статьи — по очень простым практическим причинам. КГБ хотел избавиться от партийного контроля — единственной системы контроля над КГБ, которая существовала. Объяснить самим себе, что вынув 6-ю статью из Конституции, они фактически убили советскую власть — потому что на этом все держалось, они не могут. Поэтому реальная история их участия и отношения к перестройке подменяется конспирологией — что Ельцина перевербовали во время его поездки в Америку, что Шеварднадзе был агентом влияния, и так далее.
«В советские спецслужбы шли люди крайне сомнительного толка»
Андрей Солдатов:
Страх спецслужб основан еще и на сомнении в надежности всех элементов силового аппарата. Прежде всего это недоверие к людям, которые служат в армии или других спецслужбах, можно даже сказать, презрение к ним и их этическим и моральным качествам. Например, два самых знаменитых «заговора» сталинского и постсталинского времени, где участвовали люди — по крайней мере, по версии тогдашнего режима — из армии и спецслужб. Это заговор Тухачевского и заговор Берии.
Тухачевского обвиняли в бонапартизме, а также в том, что он состоял на связи с германским генштабом и передавал им военные секреты для того, чтобы Красная Армия потерпела поражение в войне. Но если задуматься, это выглядит очень странно. Бонапарт (от которого происходит слово «бонапартизм»), совершая свой переворот во Франции, не был агентом Австро-Венгрии, Великобритании или других европейских государств; он действовал абсолютно самостоятельно. Сталин еще очень любил сравнивать дело Тухачевского с делом Франко, хотя и мятеж франкистов — тоже абсолютно внутренняя история. Но с точки зрения власти, мятежники способны выступать лишь как марионетки в руках каких-то зловещих внешних сил. То же самое происходило с Берией. Ему приписывали большое количество преступлений — и вполне реальных. Но также его обвиняли в том, что после войны он имел связи с грузинской эмиграцией. То есть снова: некий внешний зловещий враг, который управляет Берией как марионеткой, и тот изнутри подрывает целостность советского режима.
Эта паранойя подпитывается в том числе и довольно странной обратной логикой. Это то, что я слышал от сотрудников спецслужб: Сталин, конечно, молодец, жестко отреагировал на заговор Тухачевского и много пострелял красных командиров, но когда началась война, посмотрите, какое количество этих красных командиров перебежало на сторону Гитлера — значит, мало стрелял. И эта логика сохраняется: в случае возникновения большого военного конфликта, командирам российской армии, как и прежде Советской и Красной армии, доверять нельзя. Такая же теория, как это ни иронично звучит, существует в отношении сотрудников спецслужб. Потому что в советские спецслужбы шли люди крайне сомнительного толка — очень авантюрные, готовые принимать на себя большие риски, но не очень понимающие, что такое лояльность и преданность какому-то делу.
Это хорошо видно, если почитать протоколы допросов чекистов, которые попали под чистку, например, на Дальнем Востоке уже в 1937−38 годах. У нас есть ощущение, что все они были невинными жертвами, потому что это было частью сталинского террора. Но если почитать документы материалов дел против чекистов, то становится ясно: эти люди были очень неглупые, но когда к ним подходили какие-нибудь сотрудники японских миссий, они с огромной радостью и удовольствием начинали брать у них деньги, и передавали им все, что возможно.
«Есть основания опасаться большого количества перебежчиков»
Андрей Солдатов:
История также подтверждает, что, начиная с 1920 года, сотрудники советских спецслужб бежали на Запад в огромных количествах. Из этого тоже были извлечены уроки — не только в Москве, но и в странах, которые находились по другую сторону конфликта во время Холодной войны. Например, в документе, который определяет создание ЦРУ, четко указано, что ЦРУ имеет право принимать до 100 перебежчиков каждый год и обязуется обеспечить им безопасность и финансовую поддержку. В ЦРУ поняли, что им нужно стать привлекательными для того, чтобы с ними стали сотрудничать. И эта норма действует до сих пор. Так что есть основания опасаться большого количества перебежчиков. И поэтому сейчас, в 2024 году, мы видим усиление работы по этим двум направлениям: по перебежчикам, которые перешли на украинскую сторону в открытую и по пленным, которые согласились присоединиться к добровольческим подразделениям, как Легион Свободы России и Русский Добровольческий Корпус.
Ирина Бороган:
РДК и Легион Свободы России — это небольшие подразделения, которые с военной точки зрения не имеют вообще никакого значения. И в принципе нельзя сказать, что они кого-то морально разлагают в России, или что вся Брянская и Белгородская области, куда они иногда заходят с рейдами, задрожали. Но в головах спецслужбистов и в голове Путина это очень большой раздражитель — он неоднократно обращался к этой теме в своих интервью, постоянно ссылаясь на какую-то очень мощную силу, которая атакует Россию. Видно, что это триггер его давних страхов.
До сих пор самым успешным случаем, когда военнослужащий перешел на сторону украинской армии, был побег вертолетчика Максима Кузьминова. Работа украинских спецслужб началась задолго до его побега, то есть это не было спонтанным решением: ему пообещали хорошее материальное вознаграждение, они обговорили место, куда он может перелететь. После приземления двух других членов экипажа расстреляли, потому что они сопротивлялись, а Кузьминов сдался.
И это был такой громкий случай, который использовался как пример для других солдат и офицеров, чтобы они переходили на украинскую сторону; предполагалось, что они смогут больше никого не убивать, а мирно жить где-нибудь в Украине или где захотят. Но, к сожалению, вышло совершенно не так. И это, конечно, чудовищный провал украинских спецслужб и еще больший провал испанских спецслужб.
Российские спецслужбы сразу стали угрожать Кузьминову убийством. Это была крайне необычная ситуация: как правило, когда ты намечаешь какую-то жертву, ты не собираешься этой жертве сообщать о своих планах. И не прошло и полугода, как Максим Кузьминов был убит в гараже в Аликанте, в Испании. Судмедэксперты насчитали 8 пуль, а после того, как его застрелили, его переехали автомобилем. Непонятно, как человек, которого должны были охранять и оберегать, мог так беспечно разгуливать и ездить на машине по побережью, населенному россиянами. Никаких здравых объяснений мы не получили до сих пор. Спецслужбы Украины и Испании перекладывают друг на друга вину. Но с точки зрения российских спецслужб эта операция была проведена блестяще и физически, и информационно: по всем российским телеканалам прошли сюжеты о том, как убили предателя, как с ним расправились и что так будет с каждым, кто посмеет последовать по его пути.
«Оптимистичного сценария у меня, к сожалению, нет»
Андрей Солдатов:
Еще один излюбленный исторический пример российского режима — власовцы. Всегда в общественном сознании, в художественной литературе и фильмах, в восприятии того, что происходило вокруг Власова и других подразделений, которые воевали на стороне нацистов, есть элемент, что эти люди были поддержаны российской эмиграцией. Насколько это было справедливо на самом деле — это никого не волновало. Волновал тот факт, что старые враги советской власти, которые убежали после 1917 года, дождались своего часа: как только появился большой внешний враг, они, объединившись с ним, стали использовать военнопленных для того, чтобы пытаться свергнуть советский режим. Эта схема настолько четко сложилась в головах у людей, служащих в спецслужбах, что она действует и сейчас.
У меня есть ощущение, что люди, которые придумали РДК и Легион Свободы России, ставили себе задачу создать этот самый триггер. Насколько это стратегически разумно, и имеет ли какой-то смысл с точки зрения российской оппозиции, пока непонятно. Что мы совершенно точно видим, так это страх спецслужб за то, что российская политическая эмиграция будет принимать участие в подобных инициативах.
Когда в Санкт-Петербурге был взорван провоенный блогер Владлен Татарский, немедленно возникли обвинения в адрес организации Навального, что они сотрудничали с ВСУ в подготовке этой акции, если не напрямую, то как минимум опосредованно. А сейчас, поскольку большое количество российских политических эмигрантов действительно в открытую говорят о том, что они поддерживают деятельность РДК и Легиона Свободы России, то пазл в головах людей из спецслужб складывается вполне очевидным образом.
Что это значит для российской политической эмиграции? Тут оптимистичного сценария у меня, к сожалению, нет. Это значит, что теперь мы не просто мишень, а мишень в квадрате. То есть люди, которые занимаются политической деятельностью, воспринимаются как люди, которые обеспечивают информационно-идеологическую поддержку деятельности людей, которые с оружием в руках сопротивляются и воюют на стороне врага.
