Энн Эпплбаум: Почему Запад не верил в российскую угрозу и что теперь делать

В феврале 1994 года в большом зале Гамбургской ратуши президент Эстонии Леннарт Мери произнес знаменательную речь. Стоя перед публикой в ​​вечернем костюме, он восхвалял ценности демократического мира, к которому Эстония так жаждала присоединиться. «Свобода каждого человека, свобода экономики и торговли, а также свобода мысли, культуры и науки неразрывно взаимосвязаны, — сказал он. — И вместе они представляют собой предпосылку жизнеспособной демократии». В тот момент прошло три года с восстановления независимости Эстонии от Советского Союза. «Эстонский народ никогда не отказывался от своей веры в эту свободу на протяжении десятилетий тоталитарного гнета», — добавил Мери.

Но в речи Мери было и предостережение: свобода в Эстонии и в Европе скоро может оказаться под угрозой. Уже тогда президент России Борис Ельцин и и его окружение возвращались к языку империализма, говоря о России как о primus inter pares, “первой среди равных” в бывшей советской империи. Уже в 1994 году Москва говорила на языке ресентимента, агрессии и имперской ностальгии. Уже тогда государство разрабатывало нелиберальное видение мира и готовилось навязать его другим. Леннарт Мери призвал демократический мир дать этому процессу отпор: Запад должен «решительно дать понять российскому руководству, что у новой империалистической экспансии не будет никаких шансов». Присутствовавший при этих словах заместитель мэра Санкт-Петербурга Владимир Путин встал и вышел из зала.

Опасения президента Эстонии в то время разделяли все бывшие порабощенные страны Центральной и Восточной Европы. Они были достаточно сильны, чтобы убедить правительства Эстонии, Польши и других стран провести кампанию за вступление в НАТО. И им это удалось — потому что никто в Вашингтоне, Лондоне или Берлине не верил, что появление в альянсе новых членов будет иметь какое-то значение. Советский Союз остался в прошлом, заместитель мэра Санкт-Петербурга не был важным человеком — казалось, и Эстонию никогда не придется защищать. Поэтому ни Билл Клинтон, ни Джордж Буш-младший не предпринимали особых попыток вооружить или усилить военный потенциал новых членов НАТО. Только в 2014 году администрация Обамы, наконец, разместила небольшое количество американских войск в регионе, во многом для того, чтобы успокоить союзников после первого вторжения России в Украину.

Но больше никто в западном мире не чувствовал никакой угрозы. В течение 30 лет западные нефтегазовые компании активно сотрудничали с российскими олигархами, которые открыто воровали контролируемые ими активы. Западные финансовые институты вели в России прибыльный бизнес, позволяя тем же самым российским клептократам вывозить свои украденные деньги и тайно вкладывать их в западную собственность и хранить их в западных банках. Мы сами убедили себя в том, что обогащение диктаторов и их приспешников не принесет никакого вреда. Мы предполагали, что торговля изменит наших партнеров: богатство принесет либерализм, капитализм принесет демократию, а демократия принесет мир.

Все это уже было. После катастрофы 1939–1945 годов европейцы действительно отказались от империалистических территориальных войн и перестали мечтать об истреблении друг друга. Континент, ставший источником двух самых страшных войн, которые когда-либо знал мир, создал Европейский союз, организацию, призванную находить решения конфликтов путем переговоров и содействовать сотрудничеству и торговле. Метаморфозы Европы — прежде всего, превращение Германии из нацистской диктатуры в двигатель интеграции и процветания на континенте — заставили европейцев и американцев поверить, что они создали набор правил, способных сохранить мир не только на их континентах, но и в других частях планеты.

Этот либеральный миропорядок опирался на мантру «Никогда снова». Никогда снова не будет геноцида. Никогда снова крупные нации не сотрут с карты более мелкие нации. Никогда снова мы не попадемся на уловки диктаторов, говорящих на языке массовых убийств. Уж мы-то в Европе поняли бы, как реагировать, как только услышали бы это.

Но пока мы счастливо жили иллюзиями и пребывали в уверенности, что «Никогда снова» означает что-то реальное, руководители России, контролирующие крупнейший в мире ядерный арсенал, перестраивали армию и пропагандистскую машину, готовясь к массовым убийствам. Они выстроили мафиозное государство, контролируемое крошечным числом людей и не имеющее ничего общего с западным капитализмом. В течение долгого, слишком долгого времени хранители либерального миропорядка отказывались понимать эти перемены. Когда Россия «умиротворяла» Чечню, убивая десятки тысяч человек, западные лидеры отводили взгляд. Когда Россия бомбила школы и больницы в Сирии, они решили, что это не их проблема. Когда Россия впервые вторглась в Украину, они снова нашли не причин для озабоченности, ведь наверняка Путину будет достаточно аннексии Крыма. Когда Россия во второй раз вторглась в Украину, оккупировав часть Донбасса, они были уверены, что у него хватит ума остановиться.

Даже когда разбогатевшие на клептократии россияне подкупали западных политиков, финансировали крайне правые экстремистские движения и проводили кампании по дезинформации во время американских и европейских демократических выборов, лидеры Америки и Европы по-прежнему отказывались воспринимать это всерьез. Все ограничилось постами в Facebook. И что? Мы не верили, что воюем с Россией. Мы верили, что мы в безопасности, что мы свободны, защищены договорами, гарантиями о границах и правилами либерального миропорядка.

Третье, более жестокое вторжение в Украину вскрыло пустоту этих убеждений. Российский президент открыто заявил о том, что не считает украинское государство легитимным. «Русские и украинцы были одним народом, единым целым», — сказал он. Его армия целилась в мирных жителей, больницы и школы. Его политика была направлена ​​на создание беженцев, чтобы дестабилизировать Западную Европу. Слова «никогда снова» превращались в пустой звук, пока план геноцида вырисовывался на наших глазах прямо вдоль восточной границы Европейского Союза. И другие автократии наблюдали за тем, что мы будем с этим делать. Потому что Россия — не единственная нация в мире, которая жаждет территорий своих соседей, ради чего  не стесняется применять насилие и готова уничтожать целые народы. Северная Корея в любое время может атаковать Южную Корею и обладает ядерным оружием, способным поразить Японию. Китай стремится уничтожить уйгуров как отдельную этническую группу и имеет имперские планы на Тайвань.

Мы не можем повернуть время вспять и узнать, что произошло бы, если бы мы прислушались к предостережению Леннарта Мери. Но мы можем честно посмотреть в будущее. Мы можем артикулировать вызовы и подготовиться к встрече с ними.

Нет никакого естественного либерального миропорядка, и нет никаких правил без того, кто обеспечивает их соблюдение. Если демократии не защитят себя сообща, силы автократий уничтожат их. Я намеренно использую слово «силы» во множественном числе. Понятно, что многие американские политики предпочли бы сосредоточиться на долгосрочной конкуренции с Китаем. Но пока Россией правит Путин, то и Россия воюет с нами. Как и Беларусь, Северная Корея, Венесуэла, Иран, Никарагуа, Венгрия и потенциально многие другие. Мы можем не хотеть соперничать с ними, да и вообще иметь с ними дело. Но им есть дело до нас. Они понимают, что язык демократии, борьбы с коррупцией и справедливости опасен для их авторитарной власти; они знают, что этот язык восходит к демократическому миру, нашему миру.

Эта битва не умозрительная. Она требует наличия армий, стратегий, оружия и долгосрочных планов; она требует гораздо более тесного союзнического сотрудничества не только в Европе, но и в Тихоокеанском регионе, в Африке и Латинской Америке. НАТО больше не может продолжать действовать так, как будто ему когда-нибудь потребуется защищаться; он должен исходить из того, что вторжение может произойти в любой момент, как во время Холодной войны. Решение Германии увеличить расходы на оборону на 100 миллиардов евро — хорошее начало; как и аналогичное заявление Дании. Но более глубокая военная и разведывательная координация может потребовать создания новых институтов — возможно, добровольного Европейского легиона, связанного с Европейским Союзом, или Балтийского альянса, включающего Швецию и Финляндию, — и вообще другого подхода к тому, где и как мы инвестируем в европейскую и тихоокеанскую оборону.

Если мы не сумеем найти способы донести свой посыл до авторитарного мира, никто его не услышит. Точно так же, как после 11 сентября мы собрали Министерство внутренней безопасности из разрозненных агентств, теперь нам нужно собрать воедино разрозненные части правительства США, которые думают о коммуникации не для пропаганды, а для того, чтобы донести информацию до большего числа людей во всем мире и не дать автократиям исказить это знание. Почему мы не создали русскоязычный телеканал, чтобы конкурировать с путинской пропагандой? Почему мы не можем производить больше программ на мандаринском или уйгурском языках? Нашим иностранным вещателям («Радио Свобода», «Радио Свободная Азия», «Радио Марти» на Кубе) нужны не только деньги на производство контента, но и крупные инвестиции в исследования. Мы очень мало знаем о российской аудитории — что она читает, что может хотеть узнать.

Финансирование образования и культуры также нуждается в переосмыслении. Разве  в Вильнюсе или в Варшаве не должен быть русскоязычный университет, который примет всех интеллектуалов, только что покинувших Москву? Разве нам не нужно больше вкладывать в обучение арабскому, хинди, персидскому? Многое из того, что считается культурной дипломатией, работает на автопилоте. Но эти программы должны быть адаптированы для другой эпохи, в которой мир стал более познаваемым, чем когда-либо прежде, хоть диктатуры и стремятся скрыть это знание от своих граждан.

Торговые отношения с автократами способствуют авторитаризму, а не демократии. В последние месяцы Конгресс добился определенного прогресса в борьбе с глобальной клептократией, и администрация Байдена правильно поставила борьбу с коррупцией в основу своей политической стратегии. Но мы можем пойти гораздо дальше: нет причин, по которым какая-либо компания, имущество или траст могли бы управляться анонимно. Каждый штат США и каждая демократическая страна должны немедленно сделать всю собственность прозрачной. Налоговые убежища должны быть незаконными. Потому что необходимость держать в секрете свои дома, бизнес и доходы как таковая может возникать только у мошенников или уклоняющихся от уплаты налогов.

Нам нужен резкий и глубокий сдвиг в потреблении энергии, и не только из-за изменения климата. Миллиарды долларов, которые мы заплатили России, Ирану, Венесуэле и Саудовской Аравии, помогли взрастить некоторых из самых ужасных и коррумпированных диктаторов в мире. Переход от нефти и газа к другим источникам энергии должен происходить гораздо быстрее и решительнее. Каждый доллар, потраченный на российскую нефть, помогает финансировать обстрелы мирных жителей Украины.

Относитесь к демократии серьезно. Учите ей, обсуждайте ее, совершенствуйте ее, защищайте ее. Естественного либерального миропорядка не существует, но есть либеральные общества, открытые и свободные страны, которые дают людям больше шансов прожить жизнь с пользой, чем закрытые диктатуры. Вряд ли эти общества совершенны; в нашем тоже есть серьезные недостатки, глубокие разногласия, ужасные исторические шрамы. Но это только добавляет поводов защищать и оберегать эти общества. Меньшая часть из них были такими на протяжении всей истории человечества; многие существовали какое-то время, а затем потерпели неудачу. Их можно разрушить не только снаружи, но и изнутри, с помощью расколов и демагогов.

Возможно, после этих событий мы сможем чему-то научиться у украинцев. Вот уже несколько десятилетий мы ведем культурную войну между либеральными ценностями, с одной стороны, и силовыми формами патриотизма, с другой. На собственном примере украинцы показывают нам, как получить и то, и другое. С момента начала вторжения они преодолели свои многочисленные политические разногласия, не менее ожесточенные, чем наши, и взяли в руки оружие, чтобы бороться за свой суверенитет и свою демократию. Они продемонстрировали, что можно быть патриотом и верующим человеком в открытом обществе, что демократия может быть сильнее и ожесточеннее, чем ее противники. И мы должны яростно бороться за ценности и надежды либерализма, если хотим, чтобы наши открытые общества продолжали существовать.