Дональд Трамп одержал уверенную победу на президентских выборах в США, оставив позади Камалу Харрис. Эксперты и аналитики рассуждают о том, как Трампу удалось взять реванш и почему многие наблюдатели недооценили его потенциал.
Однажды в середине 1920-х годов датский шахматист еврейского происхождения Арон Нимцович играл с немецким гроссмейстером Фридрихом Земишем. Как гласит одна шахматная байка, разгневанный мыслью о проигрыше противнику, которого он считал слабее, Нимцович вскочил на стол и закричал: «И этому идиоту я должен проиграть?» Аналогичная мысль наверняка пришла в голову многим либеральным экспертам и видным деятелям Демократической партии, когда надежды Камалы Харрис на победу начали внезапно угасать. Как, в самом деле, демократы потерпели столь разгромное поражение, учитывая, каким они видели Дональда Трампа — дважды подвергнутый импичменту бывший президент, преступник, фашист, фанатик, шут, слабоумный старик, объект бесконечных насмешек в вечерних шоу и непрекращающегося морального осуждения?
Теория поражения Харрис, которую многие демократы будут склонны принять, сводится к тому, что страна, склонная к расизму, сексизму, ксенофобии и вопиющей глупости, пала жертвой того типа демагогии, на который когда-то повелась Германия, избрав Адольфа Гитлера. Но неспособность либералов понять политическую привлекательность Трампа сама по себе и есть часть объяснения его исторического и полностью предотвратимого возвращения.
Рассылка Школы гражданского просвещения
Почему Харрис проиграла? Было совершено много тактических ошибок: выбор напарника, не помогающего обеспечить победу в крупном колеблющемся штате, таком как Пенсильвания или Мичиган; неспособность отделить себя от президента Байдена; глупое обозначение Трампа как фашиста, что, как следствие, означало, что его сторонники сами были квазифашистами; чрезмерное желание полагаться на селебрити в обосновании своей кандидатуры; неспособность прямо отказаться от некоторых из наиболее радикальных позиций, которые она занимала как кандидат в 2019 году, за исключением использования шаблонных выражений вроде «мои ценности не изменились». Ошибочно было также выдвигать Харрис без всякой политической конкуренции — это оскорбление демократического процесса.
Но эти тактические ошибки жили внутри трех более крупных, мировоззренческих ошибок. Во-первых, это убежденность многих либералов в том, что в Америке Байдена все было довольно хорошо, если не просто великолепно, и что любой, кто так не думал, был либо правым дезинформатором, либо глупым. Во-вторых, нежелание увидеть, насколько глубоко отвратительной стала столь значительная часть современного либерализма для столь значительной части США. В-третьих, настойчивое утверждение, что единственно подходящая форма политики, когда дело касается Трампа, это Сопротивление — с большой буквы С.
Характерной либеральной реакцией было рассматривать отличные взгляды не только как безосновательные, но и как безнравственные, относиться к ним с пренебрежением. Беспокоитесь о гендерных переходах детей или о биологических мужчинах, играющих в женских спортивных командах? Вы трансфоб. Вас смущают утомительные, обязательные и часто контрпродуктивные семинары по разнообразию и инклюзивности, на которых белая кожа рассматривается как практически по умолчанию проблемная? Вы расист. Вас раздражает новая терминология, которая должна быть более инклюзивной, но кажется, что она была позаимствована из «1984»? Это вообще ужас.
Либералы считали, что лучший способ остановить Трампа — относиться к нему не как к обычной, пусть и неприятной, политической фигуре с вредными политическими идеями, а как к экзистенциальной угрозе самой демократии. Независимо от того, представляет ли он такую угрозу или нет, этот подход к оппонированию сбил демократов с пути. Он подтолкнул их к собственной форме антидемократической политики — использованию судов для попытки вычеркнуть имя Трампа из избирательного бюллетеня в Колорадо или попыткам посадить его в тюрьму по труднообъяснимым обвинениям. Это отвлекло демократов от разработки и формулирования безупречных политических ответов на обоснованные общественные проблемы, к которым апеллировал Трамп. И это заставило либералов выглядеть чуть ли не истеричными, особенно с учетом того, что страна уже пережила одно президентство Трампа более или менее невредимой.
«Избиратели чувствуют себя в ловушке — и Трамп предложил выход»
Большую часть этого предвыборного года современные преемники популистов среди демократов занимались «антипопулизмом»: говорили избирателям, что те неправы. Американцам говорили, что они ошибаются, видя невозможность Джо Байдена продолжать работу, и ошибаются, думая, что его замена должна быть определена не в результате гигантского закулисного сговора. Они ошибались, не наслаждаясь экономическим чудом США, и ошибались, не беспокоясь о будущем демократии. Почему они просто не могли почувствовать радость?
Я не поклонник объяснений, которые начинаются и заканчиваются пугалом «популизма». Взгляните на экзит-полы: двое из трех избирателей США сообщают, что их экономика плоха. И они правы. Для подавляющего большинства работающих в США — будь то средний или рабочий класс, учитель или продавец — заработная плата осталась на прежнем уровне. Речь идет не о четырех и даже не о 20 годах, а о большей части полувека. Если убрать инфляцию, то средний почасовой заработок семи из десяти работников едва ли вырос с тех пор, как в Белый дом въехал Ричард Никсон. Я не могу представить себе более взрывоопасную политическую экономику, чем страна с несколькими очень богатыми людьми, где большинство выживают только за счет низких цен на бензин и продукты питания. Что происходит потом? Мир выходит из карантина, а низкооплачиваемая Америка окутывается самой взрывоопасной экономической субстанцией: инфляцией. Вся система взлетает на воздух — и Дональд Трамп замечает свой шанс.
Каков был бы ожидаемый ответ левопопулистов? Они бы не поправляли разгневанных избирателей, показывая им совокупные цифры, и не отменили бы все льготы, предоставленные во время пандемии. Но именно это сделал Джо Байден. Результатом выборов стало то, что избиратели из рабочего и среднего класса отдалились от демократов. Камала Харрис выиграла у самых обеспеченных избирателей, в то время как Трамп получил тех, кто зарабатывает от 50 до 100 тысяч долларов в год.
В то время как электорат выражал ярость по отношению ко всей политической и экономической системе, Харрис и демократы сделали себя защитниками системы. Они не предлагали изменения, а по сути олицетворяли собой то же самое. Кампания была определена как анти-трамповская, а не как что-либо еще.
Среди сторонников, которых она представила этой осенью, был миллиардер Марк Кьюбан. В стране, где самые богатые 0,1% владеют почти 20% всего благосостояния — почти столько же, сколько 90% американцев вместе взятых — это почти определение антипопулистской политики.
Неважно, что экзит-полы показали: лично Трамп менее популярен, чем Харрис, или что более половины избирателей считают его взгляды «слишком экстремальными». Не говоря уже о том, что Трамп, несомненно, самый богатый человек, когда-либо работавший в Белом доме, с личным чистым капиталом около 5,5 млрд долларов. Маркетолог, искусный в работе с негативом, Трамп не следует за своей толпой. Вместо этого его ведут окружающие его финансисты: руководители ископаемого топлива, теневые банкиры, криптоинвесторы и самый богатый человек в мире Илон Маск. Ясно, как сказал New Yorker один бывший посредник Трампа, что эти предприниматели «хотят решать свои проблемы в Белом доме». Чем бы эта политика не пыталась прикинуться, это не популизм. Это скорее воровство — отнять у бедных, чтобы отдать богатым.
«Странным образом Трамп все же предлагает своего рода надежду»
Несмотря на то, что Трамп печально известен своим непредсказуемым подходом к политике, он последовательно давал четкий сигнал, что видит разочарование американцев экономикой и состоянием страны и обещает это исправить.
Часто его предложения часто были непоследовательными и бессмысленными. Например, Трамп обещал как обуздать инфляцию, так и ввести огромные пошлины, что, по общему мнению экономистов, невозможно. Обещанная Трампом массовая депортация мигрантов также, скорее всего, может привести лишь к росту цен, а не к нормализации экономики. Но в ситуации, когда примерно три четверти американцев считают, что страна идет не по правильному пути, обещание все исправить возымело свою силу.
Трамп, возможно, самый негативный кандидат в истории Америки — его нрав не имеет ничего общего с оптимизмом другого республиканца, Рональда Рейгана. Но странным образом Трамп все же предлагает своего рода надежду. Это не надежда для женщин с осложненной беременностью, представителей ЛГБТК+ или иммигрантов, даже легальных. Но для многих Трамп обещал выход.
Посыл Камалы Харрис и Демократической партии внешне был более обнадеживающим, но страдал от серьезного, возможно, неустранимого недостатка: всерьез воспринимать реакцию на инфляцию демократы, похоже, не спешили. Администрация Байдена с разочарованием утверждала, что инфляция — мировая тенденция, вызванная пандемией, а американская экономика работает лучше, чем любая другая. Все это было правдой, но также политически бесполезно: вы не можете убедить людей чувствовать себя лучше с помощью статистики.
Харрис с трудом дистанцировалась от Байдена. Когда на вопрос, что бы она сделала иначе, чем президент, она ответила, что «принимала участие в большинстве решений, которые имели последствия», республиканцы были в восторге и сделали это основным элементом своих рекламных роликов и агитационных речей. Поступила она так из-за лояльности к своему боссу или ее побудило что-то другое, неясно. Она все еще была кандидатом от Демократической партии, что не позволяло ей вести кампанию с сильной антимиграционной или протекционистской позицией, даже если бы она этого захотела. Пытаясь привлечь центристских избирателей и республиканцев, она ограничила себя в возможности двигаться левее в экономических вопросах. К тому же нет гарантий, что более левая кампания могла бы принести успех. У демократов были веские доказательства того, что их политика способствовала развитию экономики, но им не удалось убедить в этом людей.
