Запрет на мнение: можно ли остановить распространение лжи и теорий заговора?

В мае 1980 года студенты южнокорейского города Кванджу восстали против непопулярного военного режима. Сотни людей были зверски убиты десантниками, которых отправили подавлять восстание. Лидер военного правительства генерал Чон Ду Хван утверждал, что студенты были северокорейскими марионетками.

В течение двух следующих десятилетий Южная Корея стала демократией, а Чон Ду Хван оказался в тюрьме. Корейские либералы и сейчас оплакивают студентов Кванджу как мучеников за демократию, в то время как некоторые консерваторы уверены, что Чон, считавший восстание северокорейским заговором, был прав. Нынешний либеральный президент Южной Кореи Мун Чжэ Ин предлагает законодательно запретить высказывание таких мнений, так как они «искажают историю». За отрицание того, что восстание в Кванджу объяснялось исключительно стремлением к свободе, может грозить пять лет лишения свободы. А восхваление некоторых аспектов японского колониального правления в Корее может привести к еще более длительному заключению.

Сторонники таких законодательных мер в Южной Корее ссылаются на опыт некоторых европейских стран, где запретили отрицание Холокоста. Противники считают подобные запреты посягательством на свободу слова: по их мнению, правительствам опасно делегировать принятие решения о правильности или неправильности какой-либо точки зрения на исторические процессы. 

Конечно, существуют исторические факты: Освенцим существовал, атомные бомбы были сброшены, а студенты были убиты в Кванджу. Но многие аспекты открыты для всевозможных интерпретаций. Некорректные аргументы и просто ложь должны быть опровергнуты более убедительными и точными аргументами.

Правда, это идеальные условия для сохранения свободы слова. На практике правовые и социальные ограничения существуют повсюду, и зачастую их ввели не просто так. Возбуждение ненависти, равно как и дискриминация из-за расы, вероисповедания или сексуальной ориентации в Евросоюзе находится вне закона. Конституция Соединенных Штатов менее строгая, но она тем не менее запрещает высказывания, однозначно призывающие к «незаконным действиям». Точно так же суды США прекращают действие всех механизмов защиты свободы слова, если речь идет о детской порнографии или клевете. 

Достаточно ли этого? Не кажутся ли идеалы свободы слова несколько наивными в эпоху, когда президент США может распространять вредоносную ложь, обращаясь напрямую к миллионам избирателей? Стоит ли ввести запрет на распространение в социальных сетях опасных теорий заговора, которые усугубляют ситуацию с пандемией или подрывают демократические институты? Достаточно ли более убедительных и точных аргументов, чтобы эта ложь не смогла нанести миру серьезного ущерба?

Поскольку я верю в свободу слова, мне не нравятся запретительные законы, даже если они запрещают отрицать Холокост или высказывать другие отвратительные мнения. Но моя позиция должна быть проверена на прочность в условиях явного риска распространения самых опасных взглядов. В Германии после Второй мировой войны многие считали, что распространение нацистской пропаганды создало бы неминуемую опасность для хрупкой либеральной демократии в стране. Важно, что это не было каким-то необоснованным предположением. В этом случае запрет такой пропаганды имел смысл.

Распространенный практический аргумент против объявления любых безумных теорий вне закона, заключался в том, что они маргинальны и, следовательно, относительно безвредны. До эпохи интернета и социальных сетей идея о том, что Хиллари Клинтон и Джордж Сорос управляют глобальной сетью педофилов-людоедов, никогда не выходила за рамки бреда сумасшедшего. Но теперь миллионы людей во всем мире, в том числе до 50% республиканцев в Америке, говорят, что верят в такую ​​чушь. Причем их позиция дискуссии не подлежит; противопоставлять факты позиции верующих бесполезно. 

Евросоюз и несколько европейских стран по отдельности сейчас работают над законами, регулирующими работу интернет-платформ. Но взывание к правительствам или социальным сетям с требованием подвергнуть цензуре иррациональные и вредные убеждения вряд ли поможет действительно от них избавиться. Истинно верующие только укрепятся в своей позиции, и решат, что подвергаются ограничениям со стороны злонамеренных властей.

Но даже если вредные идеи удастся пресечь с помощью цензуры, будет ли это правильным? Здесь, я думаю, уместно вспомнить знаменитую историю, произошедшую в Скоки, пригороде Чикаго, в 1977 году. Национал-социалистическая партия Америки хотела провести там демонстрацию, притом, что в районе проживало много евреев, включая тех, кто пережил Холокост. Городские власти попытались остановить проведение этого мероприятия, в том числе опираясь на жалобы местного населения. Но нацисты заявили о своем праве на свободу выражения мнения, включая свободу размахивания флагами со свастикой. Это право защищали юристы Американского союза гражданских свобод. Дело в конце концов дошло до Верховного суда, который подтвердил право на свободу слова. Какими бы неприятными ни были флаги со свастикой, они были сочтены допустимыми, потому что не считались словами, призывающими к насилию (fighting words).

Аргумент, выдвинутый юристами Американского союза гражданских свобод — некоторые из них сами были евреями и едва ли могли питать какие-то симпатии к нацистам — был прост: если вы позволите государству запрещать мнения, против которых вы выступаете, вы облегчите государству путь к установлению запрета на взгляды, которые вы разделяете. Защита права нацистов прийти на массовую акцию с флагами рассматривалась в данном случае как способ защитить право других придерживаться совершенно разных взглядов. Этот аргумент все еще актуален — даже в нашу цифровую эпоху.

Но даже в Америке, традиционно ко всему более терпимой и снисходительной, чем большинство стран, принцип свободы слова не может быть абсолютным и безграничным. Подстрекательство к насилию не допускается. Речь Дональда Трампа 6 января, в которой он призвал толпу штурмовать Капитолий, едва не перешла эту границу. События того дня четко продемонстрировали, что язык может быть опасен. Онлайн-медиа подняли ставки; а призывы к насилию (fighting words) распространяются гораздо быстрее и шире, чем когда-либо прежде.

Защита нашей свободы самовыражения с сохранением социальных и юридических рамок, не позволяющим словам превратиться в призывы к насилию, потребует от всех нас большой бдительности.