Пять лет после Брекзита: почему проигрывают все

Каковы итоги Брекзита спустя пять лет после судьбоносного референдума 23 июня 2016 года? Два ослабленных объединения — как Соединенное Королевство, так и Евросоюз — и напряженные отношения между ними. Потери. Потери. Потери.

То, что Великобритания ослабла, очевидно. В ближайшие несколько лет состоится еще один референдум о независимости Шотландии. И на этот раз шотландские националисты могут выиграть — если предложат своим соотечественникам выйти из британского союза ради воссоединения с европейским. Референдум по объединению Ирландии сейчас кажется более вероятным, чем когда-либо прежде — с момента заключения Белфастского соглашения в 1998 году. Правительство Бориса Джонсона поддерживает идею о сохранении единства Великобритании, но никакой реальной стратегии в этом направлении у него нет.

Пандемия скрывала негативные экономические последствия Брекзита, но теперь некоторые данные показались из ковидного тумана. По официальной информации, британский экспорт продуктов питания и напитков в ЕС снизился почти на 50% в первом квартале 2021 года. Научное исследование показало, что экспорт услуг Великобритании за четыре года, с 2016 по 2019 год, оказался на 113 миллиардов фунтов ниже суммы, которая была бы получена, если бы страна не вышла из ЕС.

Несмотря на великолепные фото с недавнего саммита G7 в британском Корнуолле, международное влияние Соединенного Королевства совершенно очевидным образом уменьшилось. В Корнуолле Великобритания и США обнародовали новую Атлантическую хартию в ознаменование 80-летия оригинальной Атлантической хартии, подписанной еще Уинстоном Черчиллем и Франклином Рузвельтом в 1941 году. Несмотря на то, что этот документ в целом представляет собой безобидный перечень благих намерений, он проводит болезненное сравнение между глобальной ролью Великобритании тогда и сейчас. В то же время Германия и Франция видят свое будущее в «европейском суверенитете» Евросоюза, той самой организации, из которой только что вышла Британия.

Евросоюз после выхода Великобритании тоже ослаб, хотя это и менее очевидно. Некоторые в Брюсселе и Париже даже выдвигают противоположные гипотезы, полагая, что договориться о дальнейших шагах евроинтеграции после избавления от надоедливых британцев будет, наоборот, проще. В самом деле, вероятно, именно в момент переговоров с Британией, выходящей из ЕС, европейским государствам впервые удалось достичь подобного единства. Но трудно представить Европу как серьезную «геополитическую» единицу, способную противостоять Китаю, после потери крупного государства-члена с собственными финансовыми, дипломатическими, военными и другими активами. Если говорить прямо, внешняя сила Евросоюза уменьшается ровно в тот момент, когда ее следовало бы наращивать.

Кроме того, евроскептицизм в основных государствах-членах сейчас достиг тревожно высокого уровня. Доля голосов, отдаваемых за евроскептические партии, с 2000 года выросла более чем вдвое. В недавнем опросе Европейского совета по международным отношениям более 50% респондентов из Франции, Германии, Италии и Испании назвали политическую систему ЕС скорее «не работающей». Только 46% опрошенных жителей Германии и лишь 38% жителей Франции считают членство в ЕС благом для своих стран.

Такие настроения — это не следствие Брекзита. Скорее, это следствие той же самой обеспокоенности, которая подтолкнула многих британцев к Брекзиту. Но эта обеспокоенность обостряется тем фактом, что теперь есть большое государство, бывший член ЕС, эффективность которого можно сравнивать с эффективностью всего союза. Высокий уровень евроскептицизма, зафиксированный опросом ECFR, вероятно, связан с тем, что исследование проводилось в апреле этого года, когда контраст между темпами внедрения вакцины в Великобритании и ЕС был наиболее разительным.

45% европейцев, опрошенных eupinions для моей исследовательской группы в Оксфорде месяцем ранее, полагали, что Европейская комиссия плохо справилась с закупкой и распределением вакцин. Как объясняет голландская исследовательница Катрин де Врис, евроскептицизм на всем континенте держится на сравнительном анализе, а Брекзит стал в этом смысле важной опорной точкой. Даже если большинство европейцев в целом считают Брекзит ошибкой, они все равно видят, что Британия после выхода из ЕС в некоторых сферах добивается большего успеха. И вакцины здесь — не единственный пример.

Это подводит нас к проблеме плохих отношений между двумя берегами Ла-Манша. Большинство континентальных европейцев сейчас крайне мало говорят о Великобритании, а если и говорят, то с недоумением, раздражением или презрением. Удивительно еще и то, что только 14% респондентов опроса ECFR из Германии заявили, что считают Великобританию союзником Европы, который «разделяет наши интересы и ценности». Большая доля опрошенных (20%) охарактеризовали Великобританию как соперника. Еще 34% рассматривают ее как «необходимого партнера» Европы, но 31% сказали то же самое о России, а 28% — о Китае.

В отношениях Великобритании и Евросоюза важно отделять неизбежные противоречия от тех, которые можно предотвратить. Рост конкуренции неизбежен, особенно в связи с расхождением подходов к регулированию в некоторых секторах. Невозможно иметь закрытые границы между Великобританией и ЕС, но при этом держать открытыми границы между Великобританией и Северной Ирландией, Северной Ирландией и Республикой Ирландия, а также Республикой Ирландия и ЕС — это противоречит всякой логике. Протокол по Северной Ирландии (торговое соглашение, заключенное между ЕС и Великобританией, согласно которому Северная Ирландия, покинувшая Евросоюз в составе Соединенного Королевства, осталась частью таможенной территории ЕС; это было необходимо, чтобы соблюсти Белфастское соглашение 1998 года) — неуклюжая попытка выйти из этой ловушки. Чтобы это работало, всегда требовалось много доверия и доброй воли, а сейчас это именно то, чего больше всего не хватает.

Нынешний уровень взаимного недоверия и масштабы поливания друг друга грязью не были неизбежностью. И девяносто процентов вины за это лежит на британском правительстве, особенно на Борисе Джонсоне и главном переговорщике по Брекзиту Дэвиде Фросте: напыщенность, постоянное подсчитывание очков, заявление о готовности нарушить международное право, и отказ от каких-либо структурированных отношений с ЕС как таковых, за исключением реализации узконаправленных соглашений о выходе из союза и свободной торговле.

Но некоторая часть ответственности лежит и на континентальной Европе, в частности, на Еврокомиссии. Недавно я участвовал в онлайн-встрече с одним из высших должностных лиц комиссии, которая занимается в том числе отношениями с Великобританией. Она несколько раз раздраженно подчеркнула, что Великобритания — просто «третья страна». Конечно, де-юре это вполне корректно: когда два человека разводятся, они в юридическом смысле тоже становятся «третьими сторонами». Но Великобритания и ЕС были женаты более 45 лет. Представьте себе человека, который после 45-летнего брака высказывается о своем бывшем супруге как о «третьем лице», совершенно чужом человеке. Хотелось бы, чтобы политические лидеры ЕС, в том числе новые власти Германии, которые станут известны после осенних выборов, говорили на совершенно ином языке, с оглядкой на многолетнюю историю.

В долгосрочной перспективе мы должны стремиться к той Великобритании, где однозначное большинство граждан увидит смысл состоять в ЕС, и к такому Евросоюзу, у которого дела идут столь хорошо, что даже самые упрямые, скептически настроенные англичане захотят присоединиться к нему. Но больше всего в британо-европейских отношениях нам нужен политический эквивалент знаменитой молитвы теолога Рейнгольда Нибура: мужество изменить то, что я могу, умение принять то, что я не в силах изменить, и мудрость отличить одно от другого.