Как положить конец трансатлантическому противостоянию?

Четыре года правления Дональда Трампа, враждебно настроенного к Европе, подошли к концу. Инаугурацию Джо Байдена по ту сторону Атлантики встретили позитивно, особенно в Германии, постоянно становившейся объектом гнева Трампа. Согласно опросу YouGov и Фонда Фридриха Эберта, 73% немцев приветствуют избрание Байдена (по сравнению с 62% во Франции и 50% в самих США). С предложениями нового трансатлантического курса выступили канцлер Германии Ангела Меркель, президент Франк-Вальтер Штайнмайер, министр иностранных дел Хайко Маас и министр обороны Аннегрет Крамп-Карренбауэр; группы немецких и американских экспертов подготовили рекомендации о том, как возродить американо-европейские отношения. Новый госсекретарь Энтони Блинкен воздал должное «основным альянсам» США и сообщил, что «ни одна из проблем, с которыми мы сталкиваемся, не может быть решена какими-либо из стран в одиночку». 

Однако в трансатлантических отношениях наметились проблемы, которые не может затмить даже приход проевропейской администрации США. Эти проблемы исходят от Германии. Крупнейшая экономика Европы пытается примирить свою глубоко укоренившуюся привычку искать одинаково хороших отношений как с друзьями, так и с врагами, с неприятным фактом, что затемнение стратегического ландшафта может вынудить Германию более решительно выступить единым курсом с Западом, заплатив за это свою цену. Все это видно на примере противоречий, которые стали особенно заметны после избрания Байдена.

Во-первых, Германия была главной движущей силой противоречивой сделки между Евросоюзом и Китаем, которая, вероятно, станет основным источником разногласий между США и Европой в ближайшем будущем. Речь идет о том, что незадолго до конца 2020 года ЕС под председательством Германии во главе с Меркель подписал всеобъемлющее инвестиционное соглашение (CAI) с Китаем, вызвав бурю негодования по обе стороны Атлантики.

Во-вторых, избрание Армина Лашета, премьер-министра федеральной земли Северный Рейн-Вестфалия, преемником Меркель на посту главы Христианско-демократического союза, сделало его предполагаемым кандидатом на пост канцлера на сентябрьских выборах в Германии. Это сигнализирует об еще одном источнике трансатлантического раскола. Лашет сейчас — объект обстоятельного изучения — из-за его почтительного отношения в прошлом к президенту России Владимиру Путину и сирийскому диктатору Башару Асаду.

В-третьих, Мануэла Швезиг, социал-демократический премьер-министр земли Мекленбург-Передняя Померания — неутомимый сторонник строительства спорного проекта «Северный поток — 2», по которому российский газ будет поставляться в Германию через ее регион. Швезиг раскритиковали за объявление о создании так называемого экологического фонда, на который российский владелец трубопровода, «Газпром», выделил 20 млн евро. При этом представитель Швезиг открыто заявлял, что фонд был задуман как прикрытие для обхода санкций США в отношении компаний, участвующих в проекте.

Все три примера — это по сути вариации одного и того же знакомого мотива: геоэкономический национализм Германии и ее поиск равноудаленности между Западом во главе с США и Востоком, под которым сегодня следует понимать Россию и Китай. 

Времена, когда Путину и его правительству хоть как-то доверяли в Берлине, давно прошли — благодаря аннексии Крыма Россией в 2014 году, продолжающейся войне на востоке Украины, взлому системы парламента Германии в 2015 году, убийству чеченского беженца в 2020 году в Берлине и недавнему покушению на лидера российской оппозиции Алексея Навального. За закрытыми дверями как немецкие политики, так и лидеры бизнеса устало признают, что политические издержки «Северного потока — 2» намного перевешивают любые экономические выгоды. Но Германия — подлинно федеративная страна: Швезиг управляет своей федеральной землей и отчаянно нуждается в каких-либо инвестициях, а центральная власть под руководством Меркель ослабевает в преддверии общенациональных выборов. Санкционное давление со стороны США — не говоря уже о гневном письме трех американских сенаторов с угрозами руководству небольшого балтийского морского порта, где проходит конечная остановка трубопровода в Германии — заставляет немцев, в том числе внутренних критиков проекта, обороняться.

Лашет как потенциальный будущий канцлер Германии может быть самой серьезной причиной для опасений. Его часто называют мужской версией Меркель, но это неточное определение. Меркель, при всей ее осторожности и кажущейся сдержанности, радикально изменила политику Германии. Лашет, напротив, представляет собой возврат к политике ФРГ до объединения, в которой доминировали те же региональные, в основном мужские католические, властные объединения, из которых вышел он сам. Его очевидная убежденность в том, что Германия может быть проевропейским и трансатлантическим государством, одновременно налаживая тесные отношения с Россией и Китаем, является продолжением старого западногерманского желания уравновесить Запад и Восток — Westbindung и Ostpolitik в период холодной войны. По необъяснимым причинам Лашет, похоже, не видит необходимости обновлять свои внешнеполитические тезисы, приняв во внимание ухудшение стратегической обстановки в Европе — где партнеры Германии все чаще ставят под сомнение такой баланс — или свое собственное повышение до общенационального уровня.

Восприятие Китая в последнее время в Германии также обострилось, в основном в ответ на все более агрессивную и эксплуататорскую позицию Пекина в мире, в том числе в Европе. Тем не менее, в то время как всеобъемлющее инвестиционное соглашение ЕС с Китаем в Пекине считают своей стратегической победой, дипломаты в Брюсселе и Берлине видят в нем возможность принудить Китай к большей прозрачности и международным стандартам труда, несмотря на плохую репутацию страны в выполнении подобных обязательств. Европейцы указывают на аналогичные сделки с Китаем, заключенные администрацией Трампа и группой азиатских правительств, и объясняют, что они просто хотят уравнять правила игры для европейских компаний, чтобы получить доступ к огромному потребительскому рынку Китая. Но Меркель также нужно было выиграть преимущество для автомобильной промышленности Германии, сильно зависящей от экспорта и пострадавшей от пандемии. Хотя она и заручилась поддержкой со стороны президента Франции Эммануэля Макрона, некоторые другие европейские правительства выразили обеспокоенность и раскритиковали сделку. С критикой выступил и Европарламент, который должен одобрить соглашение.

Общей чертой этих трех противоречий является не циничный геоэкономический национализм или стратегическая наивность, а, увы, близорукость. Делать вид, что Европу и США с одной стороны, и Россию и Китай с другой, можно каким-то образом уравнять и уравновесить, или что такие проекты, как «Северный поток — 2», и сделки, подобные CAI, носят экономический и взаимный характер — хотя на самом деле они носят политический, стратегический характер и разработаны Москвой и Пекином для усиления взаимозависимости — означает подрывать европейское единство и трансатлантическую сплоченность, отталкивая партнеров и союзников Германии. 

Вместе с тем еще не поздно представить себе гораздо более надежную и подлинно стратегическую европейскую политику в отношении России и Китая, в которой Германия как ведущая экономика Европы будет играть ключевую роль. Нынешний шквал критики может даже подтолкнуть Германию к этому. Такая политика никоим образом не исключает сотрудничества с Россией и Китаем по транснациональным вопросам, таким как пандемии или изменение климата. Она приняла бы взаимозависимость как данность в географическом, экономическом и технологическом аспекте. Тем не менее, эта политика поставила бы сотрудничество в области глобального управления и экономическое участие в контекст системного соперничества, очертила бы четкие красные линии, а также предполагала бы более решительное использование экономических и политических рычагов влияния Европы. И такая политика признала бы, что Россия поддерживает диктаторов в Беларуси и Сирии, и что попытки Китая сдерживать своих демократических соседей — Южную Корею и Тайвань — влияют на ценности и безопасность Европы. И, наконец, это положило бы конец фантастическим разговорам об автономии Европы от России или Китая — излюбленному предмету обсуждения не только в Берлине, но и в Париже.

И тут на помощь приходит администрация Байдена. Европейцам нужна поддержка США в борьбе с запугиванием со стороны России и Китая, и предположение о наличии такой поддержки было сильно поколеблено за последние четыре года. Соединенные Штаты, в свою очередь, нуждаются в дипломатической, экономической и регулирующей поддержке ЕС. Но команда Байдена — вероятно, наиболее дружественно относившаяся к ЕС в последние десятилетия, — разделена на оптимистов и пессимистов, когда речь идет о возможности сотрудничества с Европой, особенно по их единственной наиболее важной проблеме — Китаю. Мой коллега и исследователь Брукингского института Томас Райт считает, что CAI, возможно, уже склонил чашу весов в сторону пессимистов. По крайней мере, и «Северный поток — 2», и инвестиционное соглашение возлагают бремя доказывания на Брюссель и, прежде всего, на Берлин. Это они должны убедить США в своем серьезном намерении выстроить более стратегический и всеобъемлющий подход к авторитарным державам, бросающим вызов Западу и мировому порядку.

Было бы прискорбно, если бы Германия упустила свой шанс — тем более, что окно возможностей может оставаться открытым совсем недолго. Но лидеры Германии должны учитывать, что более активная и стратегическая позиция может дать им больше рычагов влияния не только на своих соперников, но и на своих друзей.