«События в Вышке касаются всех нас». Должны ли университеты быть вне политики?

Сразу несколько студентов, этим летом выходивших на улицы с требованием регистрации независимых кандидатов на выборах в Московскую городскую думу, стали фигурантами уголовных дел. Студент Высшей школы экономики Егор Жуков, которого уже можно назвать одним из символов политического сезона, был арестован сначала по делу о «массовых беспорядках», а затем переведен из СИЗО под домашний арест по обвинению в «экстремизме». Новое дело, судя по всему, будет строиться в том числе на его блоге и курсовой работе, которую следствие уже изъяло из ВШЭ. В вузе произошел раскол: студенты объединились в защиту Егора Жукова, часть преподавателей ответила открытым письмом о «политическом нейтралитете» ВШЭ. О том, должны ли университеты быть свободными от политики, что это означает, и какой ценой дается эта свобода, говорили участники дискуссии, организованной профсоюзом работников высшей школы «Университетская солидарность» при поддержке Сахаровского центра. Приводим некоторые фрагменты выступлений.

Член-корреспондент РАН, директор Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС Николай Гринцер

Когда мы говорим «университеты и политика», что мы, собственно, имеем в виду? Я согласен с тем, что в университете не должно быть политики в смысле борьбы политических партий, прямой декларации определенных политических амбиций. В аудитории я не считаю возможным прокламировать свои политические взгляды, хотя, если меня про эти взгляды спрашивают, я отвечаю.

Вообще понятие «политика» имеет много значений. В июле-августе речь шла не о политике как о борьбе за власть, а о политике как борьбе за справедливость и права. Здесь университет от политики не может быть свободен по своему определению, просто потому что он занимается в том числе и воспитанием, формированием навыков существования в обществе. В конце концов, политика и в широком, и в узком смысле слова является предметом изучения университетов. И, конечно, странно говорить о свободе университетов от политики в нашей стране, где большинство университетов государственные. РАНХиГС — университет при президенте России, Высшая школа экономики — при правительстве.

Другая большая беда — у нас отсутствует корпоративная солидарность, которая является важной составляющей университетской среды. Например, когда Академия наук оказалась под ударом во время реформы 2012 года, она смогла сформировать противодействие и худо-бедно справиться с самыми жуткими из возможных последствий. А когда в наших университетах происходило тотальное повышение нагрузки на преподавателей, сокращение ставок — каждый университет боролся сам за себя, никакой корпоративности не было. Я предлагаю всем представить, что бы было, если бы нечто похожее на произошедшее этим летом — я говорю об изъятии курсовых работ из университета в качества доказательной базы для уголовного дела — случилось бы, к примеру, во Франции. Думаю, на улицы Парижа после этого вышли бы сотни тысяч людей, имеющих отношение к университетской среде. Там есть профсоюзы, корпоративная солидарность, и такие вещи воспринимаются как общее дело. Увы, ничего подобного нам пока создать не удалось. Но если события в Вышке побудили нас осознать, что это не проблема Высшей школы экономики, а университетов вообще, и касается всех нас — это важный шаг, который не надо потерять.

Заведующий отделом античной литературы Института мировой литературы РАН, профессор РАНХИГС и ВШЭ Борис Никольский

В нормальных цивилизованных либеральных странах политикой называется борьба разных политических идей, групп, которые по-разному видят интересы страны, то, в какую сторону она должна двигаться. В таком смысле расхождение между мной, моими коллегами, моими студентами, безусловно, есть — у меня есть студенты более правых или более левых взглядов, чем я. Политические споры такого рода могут раскалывать университетское сообщество, и, возможно, в этом случае принцип политического нейтралитета имеет смысл.

Я работал в Америке и во Франции — там ситуация очень разная. В некоторых университетах в Америке во время выборов студенты открывают пункты сбора подписей за республиканцев или за демократов, спорят между собой, ссорятся, ругаются. Во Франции, в университете Лиона, где я преподавал, были сильные политические споры внутри университета в 1968 году, из-за которых университет раскололся на два. Но сейчас они пытаются избегать всяких политических споров и дискуссий. Моя коллега рассказала, что решила преодолеть этот негласный запрет единственный раз — когда хотела обсудить со студентами ситуацию с Charlie Hebdo. Но это не имеет никакого отношения к нашей стране, потому что в нашей стране вообще никакой политики в этом смысле нет. У нас есть есть некоторая идеология, которая прикрывает то, что делает эта власть реально, и есть законы, которые очень формально соблюдаются, но в реальности попираются. И наше участие в политике — это участие на стороне справедливости и закона.

Подписавшиеся под письмом сотрудники Вышки, которые говорят о «политическом нейтралитете», на самом деле подменяют понятия: имея в виду политику в нормальном смысле слова, они в реальности пытаются запретить нашу борьбу за право и справедливость. Важно понимать и то, что это не письмо преподавателей Вышки, это письмо администрации Вышки: практически все, кто под ним подписался, занимают некоторые корпоративные должности, но в данном случае они взяли на себя роль высказывающихся за всех преподавателей.

Не каждый человек должен участвовать в несогласованных митингах и даже согласованных, но каждый нормальный человек должен так или иначе сочувствовать борьбе за право и справедливость. Это не может разделять людей. И это имеет прямое отношение к нам как к академическому сообществу. Какова главная ценность, которой мы все служим в университетах? Это истина. Мы отстаиваем ее, мы боремся с обманом, с фальсификацией, с ложью. То, что происходит в нашей стране — в огромной степени попирание истины, и в этом смысле участие в политической борьбе является естественным продолжением того, что мы делаем в аудитории.

Руководитель программы «Политическая философия» Московской высшей школы социальных и экономических наук (Шанинка) Андрей Олейников

Как соотносятся друг с другом политика и университет? Коль скоро мы соглашаемся с Аристотелем, то ничего зазорного в том, что мы занимаемся политикой, нет. Более того, согласно Ханне Арендт, политика — это human condition, она является условием человеческого существования, достойной жизни.

Но в российских условиях не мы с вами решаем, занимаемся мы политикой или нет. Если я набираюсь смелости и открыто высказываюсь о том, что не согласен с политикой властей, что аресты студентов несправедливые, то мое выступление будет квалифицировано как политическое со всеми вытекающими последствиями. Это означает, что ни нам с вами, ни академическому сообществу, ни гражданскому обществу не принадлежит монополия определять какое-то публичное действие как политическое. Эту монополию забрала себе нынешняя власть, и она же отвечает за дискредитацию всего того, что мы связываем с политической деятельностью.

В России для широкого круга населения политика — это плохо, зазорно, нехорошо, и лучше заниматься чем-то, за что мы несем непосредственную ответственность. Но такая инерция мышления очень вредна сама по себе. Она объясняет, почему мы как академическое сообщество никак не можем добиться каких-то понятных, внятных солидарных действий. У нас дефицит готовности выступить солидарно в поддержку наших коллег, которые подвергаются несправедливым гонениям. В США с 1915 года существует Ассоциация университетских профессоров. Ее создатели философы Джон Дьюи и Артур Лавджой не только состоялись как большие ученые, но и основали организацию, которая продолжать работать и объединять большое количество преподавателей до сих пор. Нам не хватает ассоциации подобного рода.

Записала Наталья Корченкова*

*приведенные высказывания участников дискуссии представляют собой изложение автора, а не буквальную расшифровку прямой речи