Появление интернета изменило мир и человека. Инструменты, предназначенные, казалось бы, для выражения свободы, теперь используются для тоталитаризма нового образца, причем инициатива порой исходит вовсе не от государства. Как новые технологии реанимировали старую цензуру и что мы можем с этим поделать — рассказывает поэт и публицист Иван Давыдов.

«Новый центр власти, который может конкурировать с государствами»

Совсем недавно интернет воспринимался как пространство абсолютной свободы мысли, слова и самовыражения, но теперь он оказался территорией новой несвободы, полагает Иван Давыдов. Интернет, по его словам, создает новые центры власти, многие из них возникают ситуативно, стихийно и быстро исчезают: «Допустим, группа хороших людей, которая травит какого-нибудь плохого человека в соцсетях — это стихийный центр власти. Запинали Ивана Колпакова ногами и разбежались до появления нового негодяя». Но сам по себе Facebook— это уже стабильный центр власти, который «может конкурировать с государствами».

Одно из ключевых в этой новой культуре — понятие обиды, говорит Давыдов. Его хорошо иллюстрирует, например, история феминистки Беллы Раппопорт, которая попросила у крупной косметической компании продукцию для рекламного обзора, но получила вежливый отказ. «Она страшно обиделась, написала про это массу разнообразных постов,— рассказывает публицист.— А на вопрос, почему она обижается, ответила: “Все имеют право жаловаться на то, что им захочется, видеть грубость там, где им показалось, переживать в том объеме, в котором требуется ”. И это совершенно здравая мысль. Чувство обиды — вне зоны рационального. Бесполезно доказывать мне, что вы меня не обидели, если я на вас обиделся».

Европейский гуманистический проект, в центре которого находится человек как главная ценность, предполагает, что надо стремиться к тому, чтоб никто не страдал, отмечает Иван Давыдов. «Но мы можем об этом договориться там где действует рациональность, а где ее нет, мы договориться не можем,— рассуждает он.— И если я потребую, чтоб меня защитили от всех вещей, которые меня потенциально могут обидеть, вроде бы я как человек, личность имею на это право, но совершенно непонятно, где можно с этим остановиться». Движение #metoo начиналось со вскрытия страшных проблем, но постепенно от случаев реального насилия переключилось на менее серьезные истории. В этих условиях обида, по словам Ивана Давыдова, становится настоящей валютой: можно получить сочувствие, поддержку, а главное — расправиться с врагом. Обиженный человек может превратиться в диктатора и, защищая свою боль, ограничивать чужую свободу.

«Прошлое становится объектом наказания и цензурных манипуляций»

Новая среда позволяет выстраивать новые взаимоотношения и со временем, говорит Давыдов. Если раньше, чтобы добраться до прошлого, нужно было прочесть книгу или пойти в музей, то теперь это можно сделать, не прикладывая никаких усилий. А когда между прошлым и настоящим нет дистанции, то этические представления настоящего годятся и для прошлого. «Можно оценивать Ивана Грозного с точки зрения этических категорий, которыми мы сейчас пользуемся, это будет не очень лестная для него оценка, но нельзя исправить то, что сделал Иван Грозный»,— говорит публицист. То, что мы теперь безусловно не одобряем, раньше могло не считаться чем-то из ряда вон выходящим; таким образом, прошлое становится объектом наказания и цензурных манипуляций.

Например, в серии «Совершенно безумный папа» из сериала «Симпсоны» главный герой Гомер Симпсон оказывается в одной палате психиатрической клиники с толстым белым парнем, который сообщает, что он Майкл Джексон. «Когда его выписывают, он сообщает под большим секретом, что к ним придет в гости Майкл Джексон. Гомер, конечно, становится объектом насмешек, но тут выясняется, что парень, хоть и не Майкл Джексон, но человек вполне хороший, интересуется детьми и для детей Гомера пишет песенку. 28 лет это никого не задевало, пока не вышел другой фильм — о том, как неправильно Майкл Джексон любил детей, в котором двое мужчин, которые, будучи мальчиками, стали его жертвами»,— рассказывает Иван Давыдов. Правообладатели изъяли эту серию из любого проката, хотя «любовь к Симпсонам и неодобрение сексуального домогательства к детям — это не связанные вещи», полагает публицист.

Пример ретроцензуры неудивителен для России — это известная практика сталинской и в целом советской эпохи. Сталин с тремя соратниками на фото через какое-то время оказывался на отретушированном фоне один; подписчикам Большой советской энциклопедии рассылали письма с рекомендациями, какие статьи замарать, а какие просто вырезать. «Практика, которую открывает для себя сейчас Запад — совершенно привычна для нас, и нас ужасает сильнее чем их, потому что мы держим в голове, чем вообще это все кончается»,— говорит Иван Давыдов.

«Гарантия нашей свободы — это уважение к чужой свободе»

«Хорошо, что мы стали чувствительнее и сострадательнее к другим. Но плохо, что в важных общественных дискуссиях это выбрасывает нас из сферы рационального и мешает договориться,— рассуждает Иван Давыдов.— Хорошо, что у нас всегда в кармане всегда есть окно в громадный мир, доступ ко всему. Плохо, что это лишает нас здравого чувства времени и подталкивает к тому, чтобы цензурировать, исправлять и наказывать прошлое».

Важный для европейской традиции свободолюбия нравственный императив Канта — «поступай всегда так, чтобы максима твоего поведения могла в любой момент стать всеобщим нравственным законом» — преобразовался для нового, формируемого интернетом человека в «требуй всегда, чтобы максима твоего поведения становилась немедленно всеобщим нравственным законом».

«Это грандиозная разница,— полагает Давыдов.— Мне кажется, в новой среде в разы возрастает степень личной ответственности каждого человека. Нужно помнить о том, что как бы это страшно и неприятно ни звучало, гарантия нашей свободы — это уважение к чужой. И если речь идет о свободе неприятного нам слова и омерзительной нам мысли, с этим все равно лучше мириться, если мы хотим в конце концов быть свободными».

Записала Наталья Корченкова