Американского философа Фрэнсиса Фукуяму часто вспоминают в связи со статьей «Конец истории?» — впервые она увидела свет в журнале «National Interest» в 1989 году, а в Советском Союзе вышла годом позже в журнале «Вопросы философии», причем с многочисленными комментариями. Статья Фукуямы, принесшая ему мировую известность, провозгласила окончательную победу либерального уклада. Но даже страны, стоявшие в фарватере либерализма, оказались неспособным справиться с вызовами национализма и консерватизма. Во многом поэтому о выводах, к которым пришел философ в 1989 году, в последнее время нередко говорят как об ошибочных. Тем не менее Фукуяма был прав, уверен историк Василий Жарков — и вот почему.

Robert Frank’s London (1951-52)

Фукуяму можно критиковать, но не с тех вульгарных позиций, как это часто бывает, полагает Василий Жарков. По его словам, еще в первых строчках своей знаменитой статьи философ предупреждает себя и своих читателей, что скорее всего их ждет большое разочарование:

«В прошлом году появилась масса статей, в которых был провозглашен конец холодной войны и наступление “мира”. В большинстве этих материалов, впрочем, нет концепции, которая позволяла бы отделять существенное от случайного; они поверхностны. Так что если бы вдруг господин Горбачев был изгнан из Кремля, а некий новый аятолла возвестил 1000-летнее царство, эти же комментаторы кинулись бы с новостями о возрождении эры конфликтов»

Таким образом, первый же сбывшийся прогноз Фукуямы содержится в первом абзаце его статьи. Но каков его основной тезис?

«Триумф Запада, западной идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив <…> Этот феномен выходит за рамки высокой политики, его можно наблюдать и в широком распространении западной потребительской культуры. <…> То, чему мы, вероятно, свидетели, не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. <…>

Либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко».

Последний тезис — это очень важное обстоятельство. Фукуяма — идеалист, объективный идеалист. Он считает, что существует мир идей, отражением которого является наш реальный мир, и все то, что происходит в мире идей, первично по отношению к нашему миру. Это вообще не очень понятно постсоветскому человеку: мы привыкли, что базис определяет надстройку. 

Но Фукуяма говорит о том, что основная борьба происходит в мире идей и в нем она действительно завершена — победой политического либерализма и связанного с ним универсального общечеловеческого государства. 

На что опирается Фукуяма? Первым концепцию конца истории выстроил Гегель, а вслед за ним Александр Викторович Кожев, известный русский философ, который долгое время жил во Франции, был учителем Сартра. Еще в 1876 году в «Феноменологии духа» он увидел начало конца истории в поражении, нанесенном Наполеоном Прусской армии под Йеной. Оно фактически означало поражение Пруссии и завоевание большей части Германии Францией, победу идей свободы и равенства на большей части Европы:

«Битва при Йене означала конец истории, так как в этот момент момент с помощью авангарда человечества (этот термин хорошо знаком марксистам) принципы Французской революции были претворены в действительность. И хотя после 1806 года предстояло еще много работы — впереди была отмена рабства и работорговли, надо было предоставить избирательные права рабочим, женщинам, неграм и другим расовым меньшинствам и т. д. — но сами принципы либерально-демократического государства с тех пор уже не могли быть улучшены».

Эти принципы основаны на том, что власть происходит от народа и эта власть руководствуется принципом свободы каждого. Вот эти принципы либерально-демократического государства были заложены великой французской и великой американской революциями в конце XVIII века, а в конце XIX века с точки зрения Гегеля и Кожева они уже стали доминировать в мире идей. Ничего значимого, альтернативного этому предложено не было.

Но впереди был XX век. Он был ознаменован появлением двух мощнейших идеологий: с одной стороны — фашизм, с другой — марксизм-ленинизм, или то, что было связано с идеей построения коммунизма. И то, и другое стали очень серьезными вызовами либерализму. И когда Фукуяма в 1989 году говорит, что либерализм наконец победил, он имеет в виду две победы: одна победа состоялась в 1945 году, когда был низвергнут фашизм, а другая — в конце 1980-х, когда крах претерпел марксизм-ленинизм. Причем Фукуяма специально обращает внимание на то, что победа эта произошла тоже в мире идей:

«Глубокие изъяны социалистической экономики были всем очевидны уже тридцать или сорок лет назад. Почему же соцстраны стали отходить от централизованного планирования только в 1980-х? Ответ следует искать в сознании элиты и ее лидеров»

Следовательно, все, что делает Фукуяма в 1989 году, он констатирует очередной этап утверждения либерализма в мире идей. И это его центральный тезис, на который он упирается в своих рассуждениях о будущем. Притом, что в мире материальном складывается довольно тяжелая и рискованная ситуация. Но Фукуяма не слепой, он прекрасно понимает, что либеральная демократия — это далеко не все страны мира, и противостояние мира постисторического и того, где история продолжается, неизбежно. 

Каким образом это касается нас с вами? Я думаю, что напрямую.

«Советский Союз никак не может считаться либеральной или демократической страной; и вряд ли перестройка будет столь успешной, чтобы в каком-либо обозримом будущем к этой стране можно было применить подобную характеристику. Однако в конце истории нет никакой необходимости, чтобы либеральными были все общества, достаточно, чтобы были забыты идеологические претензии на иные, более высокие формы общежития».

По факту так и есть. Россия далеко не либеральная и не демократическая страна, но в отличие от периода Сталина, никакой реальной универсальной альтернативы будь то коммунизм или марксизм-ленинизм, Россия сегодня конечно предложить не может. А что она может предложить? Фукуяма пишет о двух вызовах, которые ждут человечество в XXI веке: с одной стороны, религиозный фундаментализм. 

«Некоторые склонны полагать, что оживление религии свидетельствует о том, что люди глубоко несчастны от безличия и духовной пустоты либеральных потребительских обществ. Однако хотя пустота и имеется и это, конечно, идеологический дефект либерализма, из этого не следует, что нашей перспективой становится религия. <…>Теократическое государство в качестве политической альтернативы либерализму и коммунизму предлагается сегодня только исламом. Однако эта доктрина малопривлекательна для немусульман <…> Другие, менее организованные религиозные импульсы с успехом удовлетворяются в сфере частной жизни, допускаемой либеральным обществом». 

Вторая серьезная проблема, которой столкнется мир, с точки зрения Фукуямы — национализм. 

«Подавляющее большинство националистических движений в мире не имеет политической программы и сводится к стремлению обрести независимость от какой-то группы или народа, не предлагая при этом сколько-нибудь продуманных проектов социально-экономической организации. Как таковые, они совместимы с доктринами и идеологиями, в которых подобные проекты имеются. Хотя они и могут представлять собой источник конфликта для либеральных обществ, этот конфликт вытекает не из либерализма, а скорее из того факта, что этот либерализм осуществлен не полностью. Конечно, в значительной мере этническую и националистическую напряженность можно объяснить тем, что народы вынуждены жить в недемократических политических системах, которых сами не выбирали».

Наша страна — пример. Конечно, у власти националисты, которые говорят о суверенитете России, о том, что мы должны быть обязательно независимы, и при этом противостоят либерализму в той части, которая касается политических прав и свобод. Пока у общества не будет сил заявить об обратном, так и будет. Фукуяма предлагает Советскому Союзу два варианта развития: постепенно двигаться в сторону либеральной демократии, отказавшись от национализма, либо восторжествует то, что Фукуяма называет «великодержавным шовинизмом».

«Таким образом, Советский Coюз находится на распутье: либо он вступит на дорогу, которую сорок пять лет назад избрала Западная Европа и по которой последовало большинство азиатских стран, либо, уверенный в собственной уникальности, он застрянет на месте. Сделанный выбор будет иметь для нас огромное значение, ведь, если учесть территорию и военную мощь Союза, он по-прежнему будет поглощать наше внимание, мешая осознанию того, что мы находимся уже по ту сторону истории».

По-моему, это стопроцентное попадание. По прочтении этих строк я стал лучше понимать Барака Обаму, который назвал Россию одним из трех челленджей современной мировой политики. «Челлендж» — это не угроза, а проблема, с которой надо что-то делать. А что делать, непонятно, потому что есть военная мощь и территория. 

Единственный прогноз Фукуямы, в котором можно усомниться, касается Китая: с его точки зрения, он должен отказаться от марксизма-ленинизма и идти в фарватере либеральных демократий. На самом деле это не так. Китай представляет собой довольно мрачную тоталитарную диктатуру, на которую закрывают глаза западные демократии.

Но в отношении России Фукуяма абсолютно прав. Он оставляет нам выбор: либо мы вернемся к концепции политического мышления на новом этапе и окажемся в диалоге с авангардом человечества, либо будем по-прежнему тормозить и постепенно уходить с исторической сцены. 

«Это ни в коем случае не означает, что международные конфликты вообще исчезнут. Ибо и в это время мир будет разделен на две части: одна будет принадлежать истории, другая — постистории. Конфликт между государствами, принадлежащими постистории, и государствами, принадлежащими вышеупомянутым частям мира, будет по-прежнему возможен. Сохранится высокий и даже все возрастающийуровень насилия на этнической и националистической почве, поскольку эти импульсы не исчерпают себя и в постисторическом мире. Палестинцы и курды, сикхи и тамилы, ирландские католики и валлийцы, армяне и азербайджанцы будут копить и лелеять свои обиды. Из этого следует, что на повестке дня останутся и терроризм, и национально-освободительные войны. Однако для серьезного конфликта нужны крупные государства, все еще находящиеся в рамках истории; а они-то как раз и уходят с исторической сцены».